Свет тьмою стал, и мир стал страшен:
Поднялись жаворонки с пашен,
Привстали мертвецы в гробах,
На кирпичи распались башни, —
Лишь для тебя!..
Лишь для тебя
Архангел девственной слюною
Смочил божественный мундштук…
Над жизнью, связанной тобою, —
Надеждой, нежностью, любовью, —
Чудовищный повис тот звук!
Уж ты сползаешь мимо нас
В свое великое беспутье,
В страну ауканий, отсутствий,
Где долго эхо, где пасутся
Овны и львы, где Волопас
Тебя спасет от здешних судий, —
Где над твоею новой сутью
Невластна никакая власть…
Так я тебя не уберег.
Кренился овощной ларек,
Хрипел и квакал репродуктор.
Меж луковиц и сухофруктов,
Между сандалий и сапог
Ты жил, пока не изнемог.
Приемный пункт стеклопосуды.
Продмаг, аптека, павильон
«Дом Быта»…
Не найти отсюда
Куда вошел, не вышел он.
Утро. Куранты на Спасской Башне
Пробили полдень, и круг замкнулся.
Еврей, не осевший на русской пашне,
Решил отделиться от великорусса, —
Хитроумный народ, добыватель сыра
Из хищной, взведенной судьбой мышеловки,
Галдя, толпится в стенах Овира
Со связкой веревок на изготовке, —
Скоро ему подадут эшелоны
Чтоб из этой страны изойти навеки, —
Из белого снега в мир желто-зеленый
Песков и веерных пальм из Мекки, —
Чтоб там, где их Моисей в трех пальмах
На сорок лет заблудился, построить снова
Свой город-хедер, чтоб не пропало
Ни буквы из сказанного Иеговой, —
Чтоб дети их никогда не знали
Ни издевательств, ни поношений, —
Чтоб их не коснулось черное жало
Душекалечащих унижений.
Звезды сыплются в город
Будто яхонты в ларь.
Над зарезанным вором
Раскачался фонарь.
Окруженный стеною
Неприступных домов,
Млечный путь над тобою
Как светящийся ров;
Слышен говор картавый
Из-за млечных борозд —
Над еврейским кварталом
Семисвечники звезд, —
Свой народ Иегова
В августовскую ночь
Обрекает на голод
И закрытие почт, —
Ибо жизнь – лотерея:
Сунешь руку в мешок, —
Бог советских евреев
Над твоею душой
Наклонится, как лекарь, —
Замаячат вдали
Милосердие снега,
Неприбранность земли.
Ночь, луна.
Холм похож на крысу в тридцать третьей
Степени, при этом возведеньи
Что-то с грохотом пожравшую.
Наутро
Мы найдем, что Времени – не стало.
Мой папа – похоронный музыкант.
Но всю семью кормил его талант!
Ему давал почтенье даже мент!
На нем сиял огромный инструмент!..
А как о нем всегда писали в прессе?
«Еще одной сенсацией Одессы
Стал геликон, запечатлевший в звуке
Больной желудок, изогнутый в муке»…
А? Хорошо?!!! И точно, как в аптеке.
Там знают, что сказать о человеке!
Голос:
– «Чем хуже времена, тем чаще похороны.
Но можно обойтись без геликона…»
Что он сказал? Начерта геликон?..
У НИХ хоронят под аккордеон?..
А я скажу: была у Бени мать:
Пойдите к ней спросить, как умирать!!!!…
Под младою ватою с головы до пят
Ветром растормошенные, тополя скрипят.
Майский и погромный, ветерок шалит.
Вспоротой периною пух летит.
Жалко гнезд насиженных, горько плачет мать.
Скворцы прилетели, а нам улетать.
Ах, Одесса-мачеха, белы тополя!
Начинать приходится жить с нуля.
Кто, простершись в пыли перед ангелом Божьим,
молит простить Содом
За десять праведников среди содомян?
Это мой предок, зовут Авраам, по-русски Абрам.
Я – корень в сто третьей степени от корня его.
Господи, пощади Россию, меня прогнавшую в ночь! —
Я молюсь, как мой праотец, за пять тысяч лет до меня, —
За десять любимых друзей моих, и за десять праведных их,
И за сотни возлюбленных душ у каждого из двадцати, —
Читать дальше