Рыдает пёс соседский.
* * *
Камешек, брошенный в кучку для счёта дней,
что ты знаешь о жизни в пещере моей?
Ты того же состава, что стены её,
намывал или плавил своё существо?
Разгляжу — вдруг ты яркий и с воли сюда занесён?
Да какой бы ты ни был, песчинка сыпучих времён,
ты рассыплешься в пыль скорее меня
или крепкие грани подольше тебя сохранят?
Для чего этот счёт, уходящий потоком в песок?
Что я знаю о камне на невидимой чаше весов?
* * *
Целиком беру в ладонь, как грудь,
винограда маленькую гроздь.
Если август кончился — забудь?
И привычки жаркие — забрось?
Вот и яблок урожайный стук
приглашает: приглядись к земле.
Налетает ветер, как испуг,
улетает — как на помеле.
Ты откуда дуешь? Не крутись!
Да тебе лишь ветки нагибать…
Винограда маленькая кисть
скоро разольётся в погреба.
* * *
Время горьких плодов, время сладких плодов
наступает без пользы садовых трудов.
Улыбается солнце, хохочут ручьи:
«Это наша работа, не спорь, не кричи!»
Можешь спину горбатить, лохматить висок,
только силы не хватит подсластить горький сок.
Ты, конечно, старайся, поливай-удобряй,
но не спорит о вкусах с тобой урожай.
…Ваши планы на вечер? Уцелеть до утра.
Ваши цели на вечность? Быть умней, чем вчера.
* * *
Каждый встречный знает мою будущую дорогу
лучше меня
зато я знаю что ждёт его
это если мы не сговариваясь
с разных сторон разделили
один отрезок пути.
* * *
Он встретил смерть и не узнал её.
Кирпичная стена на горном повороте
не стала входом в вечное жильё,
хотя не промахнулся на излёте.
«За что? — душа спросила. — И зачем?»,
когда неслыханную щедрость опознала.
Дана другая жизнь без прежних схем
иль прежняя, но с ломаным металлом?
Ещё бы знать, какой была вчера
его душа и жизнь — до столкновенья,
но в памяти теперь свистит дыра,
легко тасуя сорванные звенья.
Так, значит, не узнал? А что тогда
лишая памяти, его равняет с теми,
кто пеплом засыпает города
и энтропией называет время?
Восьмёркой — лента ломаных секунд,
как жизни серпантин — словами тлена…
Летит по кругу времени бегун
и грудью падает на финишную ленту.
Улица Орфея
В деревне Микрево есть улица Орфея.
Фракийский бог! А песню кто споёт
о золоте волос над наклонённой шеей,
о счастье наугад, о взгляде напролёт?
Запетых гимнов вычти адские мотивы,
орфических сектантов дребедень.
Есть жаркий день над смоквой и оливой
и можжевельника мифическая тень,
цыгане, македонцы и болгары —
насельники планин, наследники холмов.
По этой улице под солнечным ударом
вливаюсь каплею в водоворот веков —
и песня бьёт волной в мои глухие уши,
но слышу я ясней, чем жители села,
стон радости любви и страха бич пастуший.
А в спину лупит плач. И лира тяжела.
7 мая 2014 года, самолёт Салоники-Москва
Тест Тьюринга
Какие песни запекли уста трамвайных поворотов,
какие Големы так франкенштейно не попали в ноты?
Вот трансформатор загудел, меняя частоту
высоковольтных проводов на разговор начистоту,
он силится связать, смотря восход луны,
движенье облаков с покроем тишины.
Способен робот отбивать вопросы,
но не поймёт молчание и слёзы.
Напрасно лезут механизмы отовсюду
с наивной установкою на чудо.
Пусть оцифрована вся лирика Орфея,
но между чисел протекла она, робея.
Что создал человек — от нас ушло,
и смысла не вернёт секретное число.
Есть разница, ее открыли двое,
между душой ушедшей и живою.
Каки певец напрасно оглянулся,
так программист предвиденье растратил.
Какие уши слышат эти пульсы?
Кто вход под землю называет «кратер»?
Космы фурий
Просыпается образ древний,
горный космос велит: «Лови!».
Вьются молнии над деревней,
пляшут космы вокруг головы.
Тут четыре часа до Олимпа
по пути боевых колесниц.
Первородная, словно глина,
вьётся путаница границ.
Кружит голову общий предок —
то ли Зевс, то ли кто сильней.
Человеком побыл напоследок
и ушёл в чистоту теней.
Как орфические фигуры,
рассыпает загадки гроза.
Будто фурии, свищут фуры
по дороге куда-то назад.
Кто там гневается над нами?
Кто ушёл и оставил нас?
Кто чужими зовёт именами,
над горою, как ужас, кружась?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу