Иосиф Гальперин - Краткая история присебячивания. Не только о Болгарии

гряда холмов, кардиограмма леса,

совпавшие с дорогой валуны,

вершин далёких твёрдые нарезы.

В них путь и результат — одной строкой,

наглядный смысл бесцельного движенья,

навстречу им — мой собственный прибой,

волнообразное сердцебиенье.

Да знаю — мимо, это не ко мне,

но радости моей не оборваться,

когда случайный выводок камней

наполнит осязанием богатства.

Наверно, люди слишком горячи,

до рези глаз — быстры, неуловимы,

поэтому на горные ключи

смотрю и понимаю их живыми.

Ходит с воем за совою,

что ни вечер, под окном

эхо от листвы до хвои,

из оврага лезет в дом.

За совою-невидимкой

явной нотою потерь

ноет время, тает дымкой

и волной толкает дверь.

Хищных сумерек повадка,

лай испуганных собак

за порог зовёт несладко,

вызывает на чердак.

Ты такой же: всем навстречу

расширяешь круг тревог,

беспокоен, что ни вечер,

в центре мира одинок,

тянешь время за собою, стонешь мудрою совой…

Защищает запах хвои

дом, гнездо и мир большой.

Ручьи в игольчатой подстилке

лежат, окаменев на срок,

молочного стекла прожилки

скрепили камни и песок.

Корней сосновых цепким хватом

вся мелочь держится в лесах,

стволы рисунком узловатым

рифмуют корни в небесах.

Спокойны кованые цепи

и недвижим небесный лёд

и тишина округу лепит

единой сферой без пустот.

Но живы гнёзда и берлоги —

и грянет новая волна.

В морозной чёткости отрогов

легко читается весна.

И брызнет живность из-под скрепы,

и небо потеплеет враз…

Должныи мы поверить слепо,

что страхи холод сгинут с глаз.

От хищников круглоголовых

дневные молнии в глазах —

такая сила в перьях новых

на ласточках и на стрижах.

Ну что тут скажешь, если в стёкла

стучат упругие крыла

ловцов воздушного потока

и блещут ловкостью тела.

Легко дышать под птичьим правом,

как пальцы рук переплетя

прицельный взгляд с полётом бравым,

как будто сам живёшь, летя.

И мимо свищет время злое,

и расцветает пред тобой

на старых ветках молодое,

и саженцы блестят листвой.

Скользит скворец, окно пересекая,

похож на яхту.

Сквозит в разрезе будущая стая —

налёт на яства.

Не дрогнет сади виноград не сохнет,

земля всё стерпит —

и выдаст сил подсолнухами смокве,

жуками перцам.

А за окном жара встаёт такая,

что плавит крылья.

Поёт скворец живой душой Икара

в старинном стиле.

И самолёт над ним буравит небо

пером инверсий.

Земля на всех живых готовит хлеба,

а дерзким — персик.

Травою затянет и шпалы, и рельсы,

дорога утонет в бегущих песках,

сотрется и камень, забудется резчик,

и слово истлеет в любых языках.

Бессмысленный труд, искривлённые пальцы,

погнутые спины, опущенный взгляд.

А может, не стоило шибко пытаться

построить колчан и покрасить фасад?

Зачем я, охотник компьютерной мыши,

утрами слежу за повадкой скворца

и слушаю щебет, где ухо не слышит,

и помню египетской тьмы голоса?

Наследник умений, посредник гармоний,

я после себя оставляю одно:

на маленькой капле реки хромосомной

щербинку-печать, пониманья окно.

Я, наверно, помоечный кот:

мне нужнее случайные крохи,

чем налаженный круговорот,

мне минута важнее эпохи.

Я добычу впрок не солю,

будет день, говорю, — будет пища.

Ноги кормят. Глаза — кормлю,

не боясь покинуть жилище.

Камень в поле и камень стены

каждой гранью готовы пролиться.

Я и камень — природно равны,

нам одни нарисованы лица.

Солнце слепит — зажмурюсь, засну,

ночь разбудит — и с ней не скучно.

Не поверю стеклу и окну,

свежий воздух — основа искусства!

Кот как есть — горстка волив шерсти,

занеси-ка ему в приказе!

…Лапы вылизать — и уйти,

не оставив неправды и грязи.

День выпал из окна,

ушел от наблюденья.

Безделью есть цена:

ни за какие деньги!

Упал неловкий взгляд

и не поднялся словом —

и механизм утрат

неявен, но не сломан.

Охотничья пора

легла на луг туманом.

Что ты ловил вчера

по капле над стаканом?

Непойманным погас

оттенок заоконный —

и не проверить час

непознанным законом,

не сплетена с утра

спасительная сетка…

Охотничья пора.