Виктор Улин - Иосиф Гальперин и его «Словарный запас»

Дорогому другу Иосифу Гальперину –

к его 70-летию

«В те годы мы казались себе вечными.»

(Светлана Смирнова. «Розовая тетрадь»)

Жизнь – странная штука.

Это общеизвестно, хочу коснуться одной из ее странностей: людей, живущих во мне.

Иного человека видишь постоянно, но проклинаешь каждую секунду, проведенную рядом с ним. И это кажется нормальным.

А другого вспоминаешь ежедневно, не видев с прошлого века – не просто вспоминаешь, не можешь представить свой мир без имманентной связи с ним, составляющим частицу бытия, хотя знаешь, что реальная встреча вряд ли суждена.

И это – еще более нормально.

Потому что мы сами выбираем тех, кто нам близок и дорог.

Для меня один из таких людей – Иосиф Давидович Гальперин.

Когда-то я написал слова, которые служат и символом веры и самооправданием:

«Нет ничего более бессмысленного, нежели искать логику в словах и поступках художника.»

Я, разумеется, имел в виду художника в общем смысле, служителя любого вида искусств. Но мысль породил живописец – « дядя Саша », Народный художник Башкирской АССР Александр Данилович Бурзянцев.

В Башкирии когда-то жил великий человек – писатель, поэт, прозаик и драматург Мустай Карим, в миру Мустафа Сафич Каримов.

Велик он был всем.

(Например, мирскими подвигами.

С моим дедом Василием Ивановичем Улиным в купе скорого поезда по дороге на сессию Верховного Совета РСФСР они вдвоем выпивали ящик коньяка, о чем рассказывал сам Мустай.)

А если серьезно, величина Карима выражается в том, что его творчество – глубоко национальное – затрагивало общечеловеческие проблемы; его стихи переводились на многие языки, пьесы всерьез волнуют по сей день.

Уфа город большой, но все крупные деятели искусств знают друг друга. Само собой, дядя Саша активно общался с Мустаем: люди такого уровня не могли разминуться.

Однако отношение великого художника к великому поэту имело устойчивость стрелки компаса на Северном полюсе.

В один день мы с мамой приходили к Бурзянцевым (а приходили часто, поскольку его жена Аэлита Васильевна была маминой одноклассницей и коллегой по Башгосуниверситету) – дядя Саша оглаживал бороду и торжественно произносил:

– Мустай. Мустай… Мустай! – да я за него жизнь отдам!!!

При этом он бил себя в грудь, показывая, как встанет под пули, защищая Мустая Карима.

И ему нельзя было не верить.

Но приходили через неделю – дядя Саша швырял кисть и кричал:

- Этот Мустайка! Мать его и еще раз в мать через перемать!

И опять был искренен.

Мама выходила из себя; она всю жизнь следовала принципам, не отклоняясь на градус, дяди Сашина ветреность была ей непонятна.

А я как-то сразу осознал, что истинный художник вертится флюгером на ветру собственных настроений и меняет приоритеты в любой момент.

Много позже в Литинститутской работе по Пушкину я привел подборку парных цитат – мировоззренческих антитез Александра Сергеевича о России, Наполеоне, Александре I Благословенном, о переводчике « Илиады », одноглазом поэте Гнедиче.

Пушкин сегодня писал одно, завтра – другое, и было ясно, что он думает то так, то этак.

Но в системе предпочтений художника всегда есть место exceptio probat regulam .

Есть некоторое исключение, не зависящее ни от эстетических приоритетов, ни от течений времени.

Мое отношение к Иосифу Гальперину неизменно в течение 35 лет. И чем дольше живу, тем оно неизменней.

Рассказ о дяде Саше Бурзянцеве я здесь привел, чтобы подчеркнуть эту неизменность в ряду моих жизненных ценностей.

Еще не начав писать об Иосифе и мемуарно-публицистическом романе « Словарный запас », скажу, что его роль в моем литературном самоосознании стоит на порядок выше всех остальных.

В далекие годы, когда лишь начинало формироваться понимание сущностей, Иосиф Гальперин снабдил точной формулировкой, определившей взгляд на литературу.

Цитатой из него я закончу эту главу:

В прозе должно работать каждое слово, в поэзии – каждый звук.

Словарный запас служит главным показателем пишущего человека, кем бы он ни был: прозаиком, поэтом, публицистом или журналистом.

Иосиф Давидович Гальперин – и первый, и второй, и третий и четвертый; я затрудняюсь сказать, какая его ипостась является важнейшей, да это и не нужно.