в бездумной щедрости с далёкой высоты.
Природа несподручна, что понятно,
ей фиолетово, что пользуешься ты.
Но глянцевый листоки челюсть шелкопряда,
упрямый ветер, дождь, обвальная жара
тебя вернули в мир первопрестольных ягод,
где детство на ветвях. Что завтра, что вчера.
* * *
Что вижу, то пою. А вижу сади Пирин,
и если по ручью, то выйдешь на луга.
Васил мне говорил, что лес вверху распилен,
но сам не видел я, вот и боюсь солгать.
Что вижу, то люблю. Смотрю не слишком строго,
ведь вижу — что люблю. А остальное — нет.
Тут возраст, или лень, брезгливость недотроги,
а новость без меня объявит интернет.
Что вижу, то моё. Всё, из чего я собран:
еврейский Моисей и русский мой язык,
лукавый взгляд отца и материнский — скорбный,
доверие детей, друзей далёких крик.
Моё люблю, пою — и Робинзона Крузо,
и кружево частиц, кружение планет,
свободы чистый звуки ощущенье груза.
А новость обо мне объявит интернет.
* * *
Каждый день с мешком за спиной
он из леса носит траву,
улыбается, полуслепой:
куры сыты — и я живу.
И не нужно дороги иной,
если поят траву ручьи,
тает снег, запасённый зимой,
греет свет, отдохнувший в ночи.
Каждый день он идёт с горы,
мы давно с ним с горы идём
и закат перед нами горит
недвусмысленней с каждым днём.
…Бормочу — и не выбрать из двух,
что вернее — никак не решу:
я пишу, потому что живу?
Я живу, потому что пишу?
* * *
Я нарисую
вход в страну чужую,
у входа женщину
тенями растушую
и начерно перебелю,
когда решу я,
что главное —
люблю.
Нашёлся способ
выйти на свободу,
побега путь
и сохраненья рода…
Скажи, философ,
линию исхода
не повернуть?
Она же плачет,
будто выход значит
предательство
угрюмых и незрячих.
Ты погоди, всё может быть иначе!
Иначе —
ничего нет впереди.
* * *
Воспользуемся силой притяженья
и упадём. Недосягаемых глубин
коснёмся во взаимном продвиженье —
и свет в конце, как воздух, неделим.
Не стану про кольцо или про ленту —
рисованных подобий блёклый бред, —
мы примем, как своё, назначенное кем-то
суровое плетение судеб.
Мы оказались на земле как данность,
единственным — не надо выбирать,
нам сила тяжести бездонна, безобманна,
и ветер крыльев тянет нас опять.
* * *
Светлая тень среди звёзд
заставляет их мерцать и открываться —
это по ночной улице, с горы
ты спускаешься навстречу.
И созвездия, подчиняясь волнам
твоего сарафана и твоих волос,
вытягиваются по новым силовым линиям,
меняют рисунок,
получают общее имя —
Волосы Афродиты.
* * *
По нёбу полуночи месяц скользил,
как леденец во рту.
— Сколько лет? — говорил он нам. — Сколько зим?
— Много! Узнаешь к утру.
Не стирается напрочь луна наших лет,
наши ночи как хмель горячи,
потому и останется утром след —
золотые в глазах лучи.
* * *
— Разве кошки вьют гнездо?
— Разве что кошки-летяги.
— Видимо, редкость. И мне повезло
в награду любовной тяги.
* * *
В холода
пользуйтесь своими нагревательными приборами.
Ты — её,
а она — твоим.
Песня печки
Какой могучий запах
ударил мягкой лапой
и в ноздри и под дых!
Откуда этот дух?
От печки раскалённой,
от страсти воспалённой,
от нежности солёной
сердцебиений двух.
Горят былые балки,
горят гнилые палки,
сгорают перепалки
сияющим огнём —
всё в печке раскалённой,
всё в страсти воспалённой,
всё в нежности солёной,
сжигаемой вдвоём.
Гудит железо печки,
поёт твоё сердечко —
и жизнь звенит беспечно,
у нас и в холод — зной
от печки раскалённой,
от страсти воспалённой,
он нежности солёной,
от вечности со мной.
* * *
Когда потом ты будешь поливать цветы
с той стороны стекла, в горшках на подоконнике,
и не увидишь с этой стороны меня,
как ты сейчас меня не видишь —
мешают блики, тени облаков —
подумай, что я там, за ними,
как и сейчас, и на тебя смотрю.
Ведь всё равно, куда уходит тело.
Смоква
Ни арбуза, ни дыни
не хочу выбирать,
раз даруют смокини
сладость и благодать.
Фига — древо познанья,
наслажденья исток,
и трепещет заране
мой фиго́вый листок…
Ни страны, ни погоста
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу