Алексей Букалов - «Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Конечно, личное начало «Часто думал я…» по жанру сближает его с автобиографическими заметками. В то же время лексически отрывок очень близок к эмоциональному и живому описанию родов графини в I главе романа о царском арапе: «Наконец она почувствовала первые муки <���…> Ибрагим находился в кабинете близ самой спальни <���…> Она мучилась долго <���…> вдруг он услышал слабый крик ребенка и, не имея силы удержать своего восторга, бросился в комнату графини. Черный младенец лежал на постеле в ее ногах…» (VIII, 5–7).

То, что кульминация отрывка связана с появлением младенца, нежелательного именно с точки зрения цвета его кожи, – это почти не вызывает сомнения. Можно говорить о «симметрии» романного действия, о сбывающемся пророчестве Корсакова (на слова арапа «не твоя печаль чужих детей качать… – Смотри, Ибрагим, отвечал смеясь Корсаков, – чтоб тебе после не пришлось эту пословицу доказывать на самом деле, в буквальном смысле». VIII, 30), но выйти за рамки предположений нам не удастся.

Тема «преступных» родов не раз возникает под пером Пушкина. В дневнике 1834 года среди анекдотов о XVIII веке есть запись. «Княжна Туркистанова, фрейлина, была в тайной связи с покойным государем (Павлом I. – А.Б. ) и с князем Вл. Голицыным, который ее обрюхатил. Княжна призналась государю. Приняты были нужные меры, – и она родила во дворце, так что никто и не подозревал…» (ХII, 321).

Примерно в одно время с отрывком «Часто думал я…» Пушкин записывает для своего собрания исторических анекдотов «Table-talk» миниатюру «Об арапе графа С **».

«У графа С **был арап, молодой и статный мужчина. Дочь его от него родила. В городе о том узнали вот по какому случаю: У графа С **по субботам раздавали милостыню. В назначенный день нищие пришли по своему обыкновению. Но швейцар прогнал их, говоря сердито: «Ступайте прочь, не до вас. У нас графинюшка родила арапчинка, а вы лезете за милостыней» (XII, 159).

Все в этой новелле примечательно и не могло не привлечь внимания Пушкина: и «арап, молодой и статный мужчина», и юная преступница-графиня, и что «в городе о том узнали»…

«Ужасный семейственный роман» продолжает интриговать Пушкина. Он «часто думал» о нем, когда писал роман о царском арапе, продолжает думать и спустя шесть лет, когда женился и сам стал отцом семейства.

Пушкин был суеверен. Может быть, он просто побоялся продолжить роман о царском арапе, чтобы не накликать на себя беду. Заглянул в судьбу своего черного предка и ужаснулся. И остановил бег своей чеканной прозы у самого края открывшейся ему бездны.

Если пушкинская «История Петра» дошла до читателя только спустя столетие, то его заметка о «Железной маске» (1836 г.) была опубликована уже в VI томе «Современника» за 1837 год (вместе с «Арапом Петра Великого»).

Пушкинисты-исследователи, конечно, не обошли своим вниманием и этот отрывок [480]. Интерес Пушкина к «Железной маске» объясняют по-разному, но сам факт не вызывает сомнения: в библиотеке поэта собралась подборка, насчитывающая около двух десятков литературных источников, содержащих те или иные сведения о таинственном французском узнике. Пушкин, очевидно, был готов к проведению серьезного исторического исследования на эту тему. При этом он начал с перевода выдержек из сочинения Вольтера «Век Людовика XIV». Называя троих «кандидатов» на роль «Железной маски», Пушкин замечает, что «доказательства Вольтера были слабы», и загадка осталась нерешенной, несмотря на «взятие Бастилии <���…> и обнародование ее архива» (XII, 29).

С тех пор во всем мире было опубликовано много книг и исследований, посвященных «Железной маске». В Пиньероле, городке, где находилась тюрьма, в которой начал отбывать свое пожизненное заключение загадочный узник, существует «Постоянный центр изучения «Железной маски». На заседаниях в сентябре 1974 года и октябре 1976 года центр заслушал доводы французского исследователя П.М.Дижоля о том, что «Железной маской», т. е. человеком, содержавшимся в одиночном заключении по приказу короля Людовика XIV во второй половине XVII в., был некий Набо, чернокожий паж Марии-Терезы, жены Людовика XIV, вызвавший неудовольствие короля. Пиньерольский «центр» согласился с этими выводами, и в 1978 году Дижоль выпустил в Париже книгу «Набо, или Железная маска». В ней говорится, что Набо какое-то время был пажом у жены губернатора Дюнкерка, где ему дали другое имя («Набо стал Доже»), а потом отправили в тюрьму в Пиньероль. Там он одно время был в услужении у знаменитого королевского суперинтенданта Фуке, – отмечает французский автор [481]. (Эта версия, в общем, не противоречит и новейшим исследованиям историков, утверждающих, что Набо (Эсташ Доже) был одним из трех узников, носивших «железную маску».) Так, Юрий Татаринов в обстоятельной статье для журнала «Новое время» уточнил, что речь может идти о слуге-мавре, якобы ставшем любовником королевы. Однако, пишет автор, при внимательном изучении обнаруживается, что попытки «показать, что Доже – маленький мавр с черной кожей», связаны с фальсификацией исторических текстов [482].