Данте Алигьери - Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

Не ходи, конь, да в зеленый сад,
Ой, не пей, конь, ключевой воды,
Ой, не ешь, конь, зеленóй травы!
В ключе девица умывалася,
Красоте своей дивовалася:
«Красота ты моя красотушка!
Да кому, красота, ты достанешься:
Аль дворянину, аль мещанину,
Аль тому гостю приезжему?»
— Ни дворянину, ни мещанину,
Ни тому гостю приезжему:
Гробовым доскам, рассыпным пескам.

На селе два брата — и живут богато;
Вот они на диво наварили пива:
Всех, кто побогаче, — всю родню созвали;
За сестрой богатой трех послов послали,
А сходить за бедной людям наказали.
Ой, сестру-богачку на поле встречают,
А беднягу в хате сидя принимают.
К образам богачку в угол посадили,
А бедняге к печке место уделили.
Ой, сестру-богачку медом угощают,
А бедняге водку в чарку наливают.
Ночевать богачку братья приглашают,
А беднягу к ночи за дверь провожают.
По двору богачка веселится-скачет,
А сестра-бедняга в темном лесе плачет.
«Братцы, торопитесь, на коней садитесь,
Ее догоняйте, к образам сажайте,
Больше, чем самой мне, ей вы угождайте!»

В чистом поле снег валится,
По сырой земле ложится.
Сына мать благословляет,
В путь-дорогу снаряжает.
Ах ты, мать моя родная,
Мать моя ты дорогая!
Я твое всё горе знаю:
В край далекий уезжаю,
Мать-старуху покидаю,
И с коня-то не слезаю,
Из стремен не вынимаю
Ног усталых — уезжаю
Прямо к тихому Дунаю.
Ой, Дунай, река большая!
Что ты мутная такая?
Аль волна тебя разбила,
Аль лебедка помутила?
— Нет, меня гранаты, пули
Помутили и раздули,
Чрез Дунай перелетая,
В молодцов да попадая,
С плеч головушки срывая,
Тело белое валяя. —
Ох вы, кони вороные,
Мои кони дорогие!
Что не пьете из Дунаю —
Я того не разгадаю.
Ой, не пьют они — вздыхают,
Глаз с заречья не спускают:
Как там молодцы гуляют,
Как друг друга убивают;
Как текут там, протекают
Речки алыми струями,
А ручьи текут слезами,
Как мосты там настилают
Человечьими телами.

Бузина с малиною
Разом зацвела;
Мать в ту пору раннюю
Сына родила,
Не спросившись разума,
В службу отдала,
В войско, во солдатушки,
В сторону чужую.
Села, села матушка
На гору крутую
И оттуда крикнула
Громким голоском:
«Дитятко, что маешься?
Плачешь ты о чем?
Ходишь так невесело,
Ходишь да крушишься».
— «Матушка родимая,
Как развеселишься!
Чуждая сторонушка
Сушит, сокрушает,
Наши командирушки
Без вины ругают».

Слышишь? веселые клики с Фламинской дороги несутся:
Идут с работы домой в дальнюю землю жнецы.
Кончили жатву для римлян они; не свивает
Сам надменный квирит доброй Церере венка.
Праздников более нет во славу великой богини,
Давшей народу взамен желудя — хлеб золотой.
Мы же с тобою вдвоем отпразднуем радостный праздник.
Друг для друга теперь двое мы целый народ.
Так — ты слыхала не раз о тайных пирах Элевзиса:
Скоро в отчизну с собой их победитель занес.
Греки ввели тот обряд, и греки, все греки взывали
Даже в римских стенах: «К ночи спешите святой!»
Прочь убегал оглашенный; сгорал ученик ожиданьем,
Юношу белый хитон — знак чистоты — покрывал.
Робко в таинственный круг он входил: стояли рядами
Образы дивные; сам — словно бродил он во сне.
Змеи вились по земле; несли цветущие девы
Ларчик закрытый; на нем пышно качался венок
Спелых колосьев; жрецы торжественно двигались — пели…
Света с тревожной тоской, трепетно ждал ученик.
Вот — после долгих и тяжких искусов — ему открывали
Смысл освященных кругов, дивных обрядов и лиц…
Тайну — но тайну какую? не ту ли, что тесных объятий
Сильного смертного ты, матерь Церера, сама
Раз пожелала, когда свое бессмертное тело
Всё — Язиону царю ласково всё предала.
Как осчастливлен был Крит! И брачное ложе богини
Так и вскипело зерном, тучной покрылось травой.
Вся ж остальная зачахла земля… забыла богиня
В час упоительных нег — свой благодетельный долг.
Так с изумленьем немым рассказу внимал посвященный;
Милой кивал он своей… Друг, о пойми же меня!
Тот развесистый мирт осеняет уютное место…
Наше блаженство земле тяжкой бедой не грозит.

Под сердцем моим чье дитя я ношу,
Не знать тебе, судья!
Га! Ты кричишь: «Развратница!..»
Честная женщина я!