Нина Ягодинцева - Избранное

Теперь, воспомнив о высоком,
Клонись главой до грязных плит:
Оно придёт холодным током,
Придёт, настигнет и спалит!

И так же метко царский посох
Лицом бросает в ту же грязь
Того, кто самовольный послух
Несёт по жизни, не клонясь.

Но сладко падать на колени
В моленье, жажде, удивленье
И припадать к земле сырой,
Навылет сбитому стрелой
Стремительного света…

Не слаще печали – что может быть слаще печали? –
Не слаще печали…
Смотреть ли в глаза, или душу баюкать речами,
Молчать вечерами,

Смотреть на огонь, целовать золотые касанья…
Не слаще печали.
Любить, ненавидя, любить, трепеща и спасая –
Печалью венчая…

Бродить по дорожкам дремучего старого парка –
Печали не слаще.
Там солнце в листве полыхает жестоко и жарко –
И пепел, летящий

Кругами, кругами – восходит всё выше и тает,
И тайная горечь
Ложится на губы, и нежности так не хватает,
Но это всего лишь

Кончается август, который не слаще печали
И пепла не горше.
Люби, расставаясь, и помни о смерти, встречая.
А плакать – негоже.

Сливаем мёд. Веранда заперта.
В стекло с разлёту ударяют осы.
Тягуче золотая пустота
Из августа перетекает в осень.

О воздух растревоженный искря,
Дыханием пространство оплавляя,
Тяжёлая медовая струя
Плывёт, как свет покинутого рая.

Ту сладость, что была ещё вчера
Разбрызгана по всей садовой чаще,
Сегодня пьёт усталая пчела
На краешке горящей медной чаши.

Что лета край, что на сливанье мёд…
Устало затихает медогонка.
Последний жар, не остывая, льнёт
К сухим губам, и небом пахнет горько.

Внезапно освещает лица их
Бикфордов шнур короткой памяти –
Сквозь вихорь писем ненаписанных,
Спалённых, выброшенных на ветер,

Прочитанных в пустое зеркало
Со всею страстью расставания!
…Но вот уже окликнуть некого,
И отзовутся – но словами ли?..

Постой! – но тайное мгновение
Озарено, как будто взорвано.
Лежат ничком пески забвения
На сотни вёрст по обе стороны…

Что сердце – мечется? Утешь его,
Пустыней вечности бредущее:
В немилосердии прошедшего –
Немилосердное грядущее.

Останься – ведь любишь, останься хоть жилкой
Запястья, ручья, – прорасти камышинкой,
Поймай переливчатый воздух весны
На острую вспышку небесной блесны!

Останься, не мучай. Молчаньем, украдкой,
Разжатой ладонью, растрёпанной прядкой,
Тетрадкой – раскрытой, чтоб вырвать листок…
Хотя бы дословно. Хотя бы меж строк.

И даже не трепетом воздуха – крылья
И так осыпаются радужной пылью –
А просто пробелом, горящим мостом
Для тех, кто на этом краю – и на том…

Можно всю жизнь провести или только миг
В этой любви, обжигающей, как родник.
Разницы нет: вне времени и зеркал
Только она – и жажды сухой оскал.

Словно паломник, идущий к святым местам,
Счёт потерявший горбатым кривым верстам,
Одну молитву помнишь: она без слов
Ложится на голубую чашу весов.

Сорок пустынь одиночества! Но спиной
Чувствуешь камень – шершавый и ледяной,
Или рваную рану земной коры –
Провал, открытый в чужие тебе миры.

Пустыни густо заселены. Мираж
На каждом шагу. И кажется – умираешь,
Когда проходишь стражу и камень – сквозь,
Как через воду проходит калёный гвоздь.

Чаша весов взлетает под облака…
Видишь, как молитва твоя легка!
А другая чаша лежит в пыли,
И треснула под ней скорлупа земли…

Покуда нет в тоске таинственного брода,
Пока она стоит, как тёмный океан,
И ты на берегу, и так проходят годы,
Тебя из тишины зовя по именам –

Покуда нет в тоске ни паруса, ни лодки,
И скользкого бревна не вынесет прибой,
И все слова пусты, и все надежды кротки,
И ты на берегу, и только Бог с тобой –