Array Антология - Тропинка в дивный сад

Песочком лед ступенчатый
Посыпан у дверей,
И мальчик покалеченный
Глядит, как иерей

Справляет службу верную,
О милости моля…
И ждет зарю вечернюю
Плачевная земля.

Война – это гиблое дело,
Но пусть сохранятся на ней
Не те, что стреляют умело,
Не те, что доспехом сильней.

Молю, но не слышат снаряды —
Глухие болванки войны.
А те, что выцеливать рады:
«Попали!» – злорадства полны.

Открыты глазные воронки
И некому тихо смежить,
А детские руки так тонки
И некому накрест сложить.

Тихо шагну я, возникший из праха,
В круг от лампады, не знающей тени.
Лишь бы не стала духовная плаха
Самым бессовестным из заблуждений!

Молнии взмах – и останется грому
Сущность разваливать на половины.
Лишь бы разъятые, как по-живому,
Не возопили заслуги и вины.

И при слове «Россия» – соборы и церкви,
селенья, снега и снега,
Красота неземная, молочные реки,
кисельные их берега.
И сосульки на Пасху – вкуснее на всем
белом свете нигде не найти.
И блаженство – у Бога за пазухой
или в широкой Господней горсти.

Это Русская Правда – превыше законов и прав,
справедливей свобод.
Сердобольный – рубаху отдаст,
даже если последняя, – русский народ.
Но… при слове «Россия» – до костного зуда,
до свиста в гульбе и бегах,
Погребают родимой державы обломки,
зияют поля в овсюгах.

Глаголет время нашими устами,
Но внятный смысл не нужен никому.
Что люди, – даже аггелы устали
От тьмы словес, стремящихся во тьму.
Терялись дни. Пустели птичьи станы.
Уже казаться стало, что пойму
И тягу листьев к свежему холму,
И звон в ушах, и шепот над крестами…
Все то, что нам порой не суждено
Постигнуть, умерев. И лишь по хвое
Плывя и отвергая все живое,
Почуешь вдруг: рифмуя жизнь, чудно,
Стремленье к рифме? гармоничней вдвое!
Ему что мед, что деготь – все одно.

Ему что мед, что деготь – все одно.
Как пожиратель образов культурных,
Оно игрой бандюг увлечено
Не меньше, чем героев на котурнах.
А нет героя? Что ж, берет зерно
И, схоронив в полях литературных,
Ждет, как оно на сагах да ноктюрнах
Растет и превращается… в бревно.
Лиса: «Какую пьесу ни поставим,
А все мертво». Кот, плача: «Балаган!»
Поет: «О дайте, дайте мне наган…»
Лиса: «Наган? Здесь шпаги не из стали!»
Сцепились, рвут друг друга, шум и гам —
Оберегай, спрягай, меняй местами…

Оберегай, спрягай, меняй местами —
Покуда все, как дети, гомонят,
Покуда гладко-голо не предстали
Уложенными в поглагольный ряд:
Бесхвостые и с длинными хвостами,
Причастные к чему-то и навряд…
Искусство строчки перейдет в наряд,
Кроящийся умелыми перстами.
О время, ты на всех, как полотно,
Сидишь своей изнанкой иль основой!
По Лагерной блуждая, по Крестовой,
По Столбовой, когда совсем темно,
На сноске спотыкаюсь я, как новой:
Род или вид – не пощадит оно.

Род или вид – не пощадит оно,
Но мне-то что от вида или рода?
Хоть облачен во времени рядно,
Как в плотские мученья Квазимодо,
Хоть и живу на родине я, но
Не узнаю ни церкви, ни прихода.
Помимо снега, лишь чужая мода,
Чужие речи, чуждое кино…
Здесь можно бы и кончить на октаве,
Но женский род лишь этого и ждет.
Вот кончу здесь, и вымрет весь народ
Читающий. Поэт кончать не в праве —
Вот парадокс! И что там вид иль род,
Где слово? – На иудиной подставе.

Где слово? – На иудиной подставе:
«Сдаю дрозда»… «целую нежно в лоб»…
«ЧП Харон: мочу на переправе»…
«В кафе Анчаръ… и порчу, и озноб»…
«Подайте брату рушкому» – картавя…
«С утра на роль Карениной, для проб»…
«Плету венки на свадьбу и на гроб»… —
Ну где, когда, в каком еще астрале
Нам втюхивали это толокно?
Спой, Хрюша, «спят усталые людишки» —
Пока от крыши далеко до крышки,
Нет лучше средства улететь в окно.
Там некто наши ведает делишки
И молча бродит или пьет вино.

И молча бродит или пьет вино
Средь Буратин, не давших яблок Некту.
Ужели все навек обречено?
И скоро поведут на суд к Префекту.
На мировое опускаясь дно,
Не уступить унынью иль аффекту
Так трудно. Будто вместо церкви в секту
Попал, а там от мертвецов – черно.
Еще и намекнут: в себе ль, милейший,
Играть на все извольте в казино.
Вы что-то о любви… о ней умно
Вам в чайна-тауне станцуют гейши.
Потом на «ты», как загодя к умершим:
Юродивинка, наша ты давно!