Илья Рейдерман: Из глубины. Избранные стихотворения

Яд в этом воздухе осеннем,
едва заметный холодок.
Мы в мире смертном, в мире тленном,
и мёртвая листва у ног.
А если ты в слепом усердье
всё зарабатывал гроши
и как бы позабыл о смерти —
листвою этой пошурши!
Что скажет мысль твоя лукаво?
Тебе природой подан знак.
Всё пустяки – удача, слава.
И думай: что же не пустяк?
Ты – паучок, плетущий сети,
но ветер сети унесёт.
Даль обнажается в просвете
стволов. Времён слышнее ход.

Человек умирает. Из груди вылетает птица.
Эта птица жила в нём – но он об этом не ведал,
не понимал, отчего ему небо снится,
и порой он парит над землёй вопреки всем бедам.
Ибо все мы, на самом деле, живём на стыке
двух пространств, двух стихий – земной и небесной.
Оттого и тревожат порою нас птичьи крики —
и куда-то зовут из налаженной жизни тесной.
Как на волю просится птица! Дадим ей волю?
Ведь для этого нужно в отваге безумной – открыться.
А откроешься – может быть больно. Боимся боли,
когда из клетки грудной вылетает птица,
когда любовь – больше нас, больше наших объятий,
чтобы быть достойным её – нам не хватает величья.
И мы опускаем руки, говорим: «Как всё это некстати.
Человеку – да человечье! А птице – птичье!»
И зашиваем рану. И запираем клетку.
И повесим замки побольше и понадёжней.
…Видишь, какая-то птица – села на ветку?
И о чём-то кричит. И сердце болит безбожно.

Сдохнешь рано или поздно
от какой-то чепухи.
Ну а в небе – те же звёзды.
А стихи – ещё стихи.
Только вдруг – и звёзд не станет,
вдруг не будет и стихов?
День последний, что настанет —
будет, видимо, таков?
Срежет бритвою ироник
нечто светлое с небес
и в свой суп его уронит,
захохочет, словно бес.
И живу я, с этим споря,
и уже давно охрип.
В нашем мире, в нашем море —
ни стихов, ни звёзд, ни рыб?
Вижу я, когда не спится,
звёзд незримых тайный свет,
и стихи кричат, как птицы,
хоть в живых поэта нет…

– Быть знаменитым некрасиво?
Недоуменный сделав вид,
читатель улыбнётся криво:
– Читаю тех, кто знаменит!
Незнаменитые пииты, —
вас позабудут, словно Трою!
Ведь если вы не знамениты,
я книжку вашу не открою.
К чему исповедальность, честность,
любовь к тому, что сердцу мило?
И станет ваша неизвестность
большою братскою могилой.
……………………………………..
– Но Неизвестность – это место,
где мы скрываемся от слежки,
где общее не месят тесто,
и не дерутся при делёжке.
Не в катакомбах, так на кухнях —
быть неизвестными, скрываться.
Хоть в бездну смертную и рухнем,
мы тайное живущих братство, —
всех неизвестных, незаметных,
но странным образом бессмертных…
Мы знаем: в адской топке века
не всё сгорает без остатка.
Нетленный образ человека
хранит сгоревшая тетрадка.

Глотая горькие пилюли,
не морщусь, зная жизни нрав.
Переживу! Сижу на стуле
и тайно верю в то, что прав.
Всё быть могло гораздо хуже:
вдруг – преуспел, с судьбой на ты,
стал сразу всем внезапно нужен —
но правоты нет, правоты!
Такая ли нужна удача?
Пусть я удачами не сыт,
но всё ж гляжу на жизнь иначе,
без ропота и без обид.
У безоружного – оружье
сдержаться, не сорваться в крик,
и проявить великодушье,
и вдруг увидеть: мир – велик!

Ржавеет всё, всё постигает порча.
Измята эта старая тетрадь.
И почерк стал настолько неразборчив,
что сам его не в силах разобрать.
Ну, а не разобрал – придумай снова,
о чём твои кривые буквы врут,
да и скажи неслыханное слово,
не думая, поймут иль не поймут.
Всё – заново, как в первый миг творенья.
Лишь тьма была – и возникает свет,
догадка ли, намёк, стихотворенье,
на все недоумения ответ…
Износится и время, и пространство,
не только жизнь бесценная твоя.
Что остаётся? Только постоянство
неутолимой жажды бытия.

Стихи, написанные при свечах,
наверно, лучше, чем при свете лампы.
Огонь внезапно разгорался, чах,
и мерный ритм нам диктовали ямбы.
Свеча горела, малый мир даря,
а мы – как будто бы глядели мимо,
и в полутьме нам грезились моря
и даль земная, что необозрима.
Свеча, перо, бумага, край стола,
и вся Вселенная – за этим краем,
весь божий мир! И что – ночная мгла,
когда в душе мы нечто прозреваем.
Трещит фитиль и плачет, плавясь, воск,
и ты, поэт, в сей миг подобен магу.
И мысль внезапно обжигает мозг,
и быстрое перо чернит бумагу.
О, вдохновенья миг не проворонь,
запечатлей в строке порыв полёта,
пока свечи или души огонь
во тьме кромешной освещает что-то.