Илья Рейдерман - Из глубины. Избранные стихотворения

А небо в чашечке цветка —
колеблется от ветерка.
И мне дана частица неба!
Вселенная – она во мне.
А если мы порою слепы —
то только по своей вине.
И небо в чашечке цветка —
не перевернуто ль слегка,
и не ушло ль оно в глубины,
туда, где царствовала тьма,
затем, чтоб стало всё едино —
земля и небо, жизнь сама?

Блаженство полусна и полуяви,
которое разрушить мы не вправе.
Оно так хрупко – на волнах скорлупка.
И нужно всё впитать в себя как губка,
вкус жизни ощущая на устах.
Ведь всё разрушит малая уступка,
заминка, нерешительность и страх!
А тишина – целебна словно сон.
И знаешь: счастье – без поступка – зыбко!
Звучать без фальши – с жизнью в унисон,
чтобы не робкою была– улыбка.

Говорю из зазора своей судьбы,
из невыдуманной свободы,
и слова раздумчиво хмурят лбы
(накопили много за годы!).
Им уже не слава нужна, а честь.
Хоть её – не утратить в итоге.
Ну а если захочет кто-то прочесть —
пусть читает не только строки,
но и то, что между – пробел, зазор
между строк, между жизнью и смертью.
О свободе ведёте извечный спор? —
а свобода лишь тут, поверьте,
между вдохом и выдохом…
Медлим чуть-чуть,
мыслим, вглядываясь в бесконечность,
на мгновенье ухватываем суть,
и проваливаемся в вечность.

И снятся сны. Смотрю своё кино.
И просыпаюсь я, когда темно.
Ну а зачем – кино? Кино – зачем?
В нём жизнь свою не узнаю совсем.
Но всё же эта как бы жизнь – нужна.
Жизнь вхолостую – что в разбеге сна
в бог весть какие унесёт края,
не узнаваемая – но моя…
Ты жизнь моя, броди во мне, играй!
Но вот глаза открою – знаю: край,
граница, а за ней должна быть явь.
Должна? Господь, глаза души мне вправь,
чтобы постиг, что этот скудный быт —
не всё, что есть. И свет сквозь щель сквозит.
И холодок – как будто из окна.
Решай, где ты! И станет не до сна.

К прошлому прикасаться больно.
Оно прилипает к пальцам.
Ну а когда отнимаешь пальцы,
видишь: то, к чему прикасался,
уже выглядит как-то иначе.
Оно незнакомо – хотя твоё.
Передать это ощущение невозможно.
Но, оказывается, воссоединиться с прошлым
нельзя. Можно лишь пережить его заново.
Но у тебя нет десяти жизней,
чтобы можно было одну из них
отдать проживанию прошлого,
другую – переживанию настоящего,
третью…
О чём говорить,
если катастрофически не хватает времени
даже для того, чтоб сполна
вместить в себя содержание этой минуты?

Каков бытия вкус?
Мы и не дуем в ус,
по которому нечто текло,
да не попало в рот.
Главное – было б тепло,
да пережить год,
свой донести груз…
А бытия вкус,
сладость ли, горечь, хмель,
(знал его древний грек!) —
этого нам досель
не предлагал век.
Вкус бытия. Вот
и гадай. Он сладок, как мёд?
Узнаешь, попав в рай?
Скрипач, на скрипке сыграй —
и сам вспоминай в тоске
снежинку на языке…

Как пчела кружит вокруг цветка,
мысль, что жаждет истины – кружит.
И плывут над нами облака.
И цветок от ветра – чуть дрожит.
Целый мир, что есть – он в мысли есть?
А внутри цветка – такая тьма.
Как подать о том, что понял – весть?
Это знание – не для ума…

О, как спокойно на груди любимого!
Не тот ли это мировой покой,
что существует сверх необходимого,
всего, что нам так нужно под рукой?
И мы, обняв друг друга крепче, выпали
из тесноты обыденных забот,
мы там, где нет ни убыли, ни прибыли.
Лежим на облаке. И облако плывёт.
Пока оно плывёт – и не растаяло,
пока куда-то нас несёт – молись,
чтоб наше бытие нас не оставило,
держа в руке, что поднимает ввысь.
И всё, что было в жизни – не случайно.
Пусть скажет кто-то: облако – лишь пар.
Но чудо – есть. Но есть Покой и Тайна.
И бытия невероятный дар.

Когда сгорает жизнь в огне заката,
горит и задыхается в дыму,
то тихий голос: «Я не виновата» —
наверное, не слышен никому.
Её вина – в том, что она была,
её вина – что как могла, сбывалась,
её вина – в том, что не всё смогла,
что не сполна вместила небывалость.
Что ход времён – ей одолеть невмочь.
Её вина? Её беда? Победа?
Она сгорает – и уходит в ночь,
чтоб жизнью стать другой – в лучах рассвета.