Илья Рейдерман - Из глубины. Избранные стихотворения

За днями дни – как в музыкальной гамме.
Семь дней – семь нот, знакомых наперёд.
И вдруг со счёту сбился: под руками
нежданная мелодия мелькнёт.
Переполох и стыд: в какие двери,
сбежав из-под опеки ремесла,
вошла она? И вот, глазам не веря,
руками тронешь два её крыла.
Она забьётся к комнате, как птица,
и вылетит в открытое окно.
…Позволь, судьба, мне снова ошибиться —
я музыки не слышал так давно!

Любимый мой, о, Вольфганг Амадей!
Еще играй, еще душой владей,
Как ветр лети, и желтую листву
срывай, – пока я музыкой живу.
Покуда я – как дерево, как лес,
покуда звук последний не исчез…
Когда блуждаю я во тьме забот, —
скажи мне, в ком твой дух тогда живет?
Кто б ни был он – завидую ему.
Он и во тьме – такую знает тьму
(живую! шевелящую листвой!)
Ах, Амадей… О, Вольфганг… Боже мой!
Ему – с благословения небес —
вручают звук, который не исчез,
гонцу в одной из лучших эстафет,
которой впрямь конца и краю нет.

И за окном погода – чудо как хороша.
Весна перестала стесняться себя, расцвела.
И на пластинке – Шуберт, и звук, дрожа,
проплывает мимо меня и мимо стола —
прямо в пространство вселенское – невозвратим!
В музыку эту вслушиваюсь, не дыша.
Звук улетает. Вот и другой – за ним.
И не понять, отчего не на месте душа.
Где её место? Быть бы как музыка. Как
это растение. Даже как стул, на котором
я сижу. Как любой существующий в мире пустяк.
Быть. Пребывать. Возрастать, окружённый простором.
Без опаски себя открывать, как весною окно.
Ощутить полноту бытия – эту тяжесть живую.
От себя уходя – быть со всеми и всем заодно,
и к себе возвращаться, описав во Вселенной кривую.
О, воистину быть! Чтобы крепче держала земля.
Чтобы длилось и длилось вне времени чудо.
Это Шуберта звук. Это сладкая тяжесть шмеля.
Узнаёшь эту землю, душа? Ты и вправду – отсюда?

Жизнь уходит постепенно.
Осень. Холод. Увяданье.
Только музыка Шопена —
словно бы первоизданье.
Только музыка Шопена
все свежа и дерзновенна.
Юный холод. Чистый пламень.
И с души спадает камень.
С этой страстью, с этой грустью
жизнь идет, как реки к устью,
как концерт идет к финалу,
словно бы и не бывало?
Ах, быть может, в том и дело:
хоть листва и отшумела,
хоть мазурка отзвучала,
нет конца и нет начала.
Пусть ничто не повторится,
все в природе растворится.
И бессмертия порука —
отпечаток тайный звука.
В небе тихом, ветре юрком
(сколько хватит им таланта)
продолжается мазурка
даже и без музыканта.
Дышим воздухом? Неправда,
дышим музыкой нетленной.
…Мост между вчера и завтра —
вечность. Звук ее мгновенный…

Под алмазной иглой – эти несколько фраз,
эти чуть старомодные радость и нега.
Позабыть обо всем, что случилось при нас,
убежать из увечного нашего века.
Слышишь? Время как будто ничем не рискует,
ни о чем не тоскует. Кружит и кружит.
Это вечность, забывшись, мазурку танцует,
Это воздух шопеновской нотой дрожит.
Видишь легкие тени, бессмертные тени?
И все глубже и глубже в свой слух уходя,
позабудь обо всем, даже и о Шопене,
Слушай звуки как будто бы капли дождя.
Только воздух вдохнешь – вот и жизнь пролетела.
Только выдохнешь воздух – пора умирать.
И взлетает душа – неуклюже, несмело,
разучившись вне времени жить и летать.

Что на нотной полочке? Си бемоль?
Жизнью мне подаренный звук возьму.
Радость обещает он или боль —
может, на исходе дня и пойму.
Я настрою правильно каждый звук,
чтоб вместить гармонию бытия.
Выпущу мелодию свою из рук,
словно бы она уже не моя.
Но не слишком много ли громких нот —
превратиться в музыку не спешат?
Может быть, и жизнь моя – пропадёт.
Тихая, задумчивая… Заглушат!
В воздухе, разорванном на куски,
реактивным грохотом, ревом толп,
не услышишь музыки чужой тоски
(словно ты глухой, как из бетона столб).
Может быть, и слушает только Бог,
что включил заранее магнитофон.
Ты играй, не спрашивай, есть ли прок,
потому что главное – верный тон.
Только не сфальшивить бы, не схитрить…
Не бывает истины – без лица!
А судьбы мелодию сочинить —
всё равно, что быть собой до конца.