Леонид Оливсон - Осколки зеркала моей взрослой жизни

Одна такая, знакомая до боли,
Попала уже даже в жанр фантастов…
Но сколько можно их сочинять, доколе!
Уймутся ли антисемитов страсти?

Вот он сейчас тропами Вечный жид идет…
Он всеми ненавидим, презираем…
Устал он жить и ищет смертный эшафот!
Его мы на страницах книг встречаем.

Но кто это сказал, что он его найдет?
Ведь было ль, кто-нибудь вставал из гроба?
Он, как любой еврей, что по свету снует…
Он в вечном поиске покоя, крова!

Ему завидуют! Он нищий, не богат…
Ведь повидал он так на свете много!
Он уже старый, но идет не наугад!..
Куда его сейчас ведет дорога…

В период трудностей на жизненном пути
В семействе юном сложился денежный напряг,
И каждый день грядущий дума тяготит:
«Как сохранить и приумножить земной очаг?..»
То в мир иллюзий бытия душа спешит.

Он из ломбарда совершал вояж домой
Вслух вспоминая начало книги бытия.
Жена с улыбкой встретила его, с душой:
Как понимала она его пути маяк!
И в воздухе уж не висел вопрос немой.

Не ту мы видим Еву в садах Эдема.
Адам партнером предприимчивым быть должен.
Она рисует ему мифологему
О том, как они будущую жизнь продолжат:
Они мечтают, как выйти из вольера.

Здесь автор выступает с аллегорией,
Где старой Библии ломаются барьеры
И жизнь в ней будет с новой траекторией
Грядущих призраков капитализма эры…
О, как богата у автора ирония!

Понятен нам здесь едкий юмор Стоуна,
Какие деньги могли быть в тех райских далях.
Он знал, каких упреков Фрейду стоили
На практике идеи психоанализа:
Препятствия его признанью строили.

Со времени монгольских завоеваний
В кровь славянина поселились мысли о вождях
И культ земного монарха смакований.
Кто разрешит их все чаяния и страсти?
Они – славяне устали от терзаний.

Не потому ль в Руси монархи правят бал,
А церковь и правители их отрицают?
Веками рабский дух смиренья их сгибал…
Как снять гипноз всеобщий, что им воскуряют?
А случись беды – их справляют по корчмам.

Как вспомнишь годы горьких долгих ожиданий,
И сколько было непостижимых снов…
Как выразить большую радость от дерзаний,
Хоть путь к освобождению был суров?

Родня везде у нас была давно, не скрою,
В Америке мой дядя давно уж жил…
Родной он мой за наш приезд стоял горою.
Сомнения прочь, в Америке есть тыл!

Сестра моя в Америке в письмах бывало,
Писала, что беспокоилась о нас,
Что свои сети тут уже поразбросала…
Описывала всю жизнь здесь без прикрас.

Сначала на пути сияла Вена,
Нас впечатляя и чистотой и красотой,
Околдовавшая семью мгновенно
И климатом приятным и флорою земной.

Нас в венский пригород в пути пожить пустили,
Приезжим здесь открыли пансионат –
Чтоб мы от долгих лет борьбы душой остыли –
Для большинства потока, кто был женат.

Хозяйка дельной, корректною была,
Хотела просто на приезжих заработать.
Но вот сосед, все видя, горел от зла…
Наверно, в жизни крови он пролил по локоть.

Мы строили догадки о скандале,
Не понимали мы язык вандала…
Но дядя перевел нам: «Сосед – антисемит…»,
Дух фатерлянда здесь не исчез, «приятно жить».

И случай пустяковый подтвердил ремарку
Как он грозился евреев перебить,
Жалел, что Гитлер их не сумел добить…
И в назидание бил по забору палкой.

Попав сюда, застрял жены родной здесь дядя.
Какие только он усилия прилагал,
Чтобы в Америку попасть… Он был трудяга.
Как жаль, не превзошел он закон и власть.

Однажды он привел нас в синагогу,
Мы обменялись нужным диалогом…
Нас приняли любезно, угостили чолнтом,
Спросив с улыбкой: –Как жили вы под колпаком?

Война дала ему на редкость злую рану,
С той пулей в сердце он жил, как инвалид.
Он знал, если сердце вдруг забарахлит,
То уж не встанет он от мук вовек с дивана.

Когда ходили в эмигрантский офис здешний,
Мы повстречали знакомых много лиц,
Те, что в стремленьях также были безуспешны…
Ведь выезжали мы будто из темниц.