Леонид Оливсон - Осколки зеркала моей взрослой жизни

Из сада детского ребенок
Игрушку новую принес.
Отец с ночной… И встав, спросонок,
Ему задал один вопрос:
– Откуда у тебя кораблик?
И новый видно, дорогой.
– Слышь, папа, дал его мне Павлик,
Я принесу ему другой.
– Но ты другого не имеешь.
– Ты мне такой же обещал!
Эх, папа… Ты его жалеешь?
У его папы капитал.
Хвалился – их имеет много.
Подумаешь, один мне дал.
Эх, папа! Все это – морока!
Опять ты делаешь скандал!
– Верни немедленно кораблик!
Врать – очень некрасивый жест.
Скажи: «Спасибо тебе, Павлик!
Ты сделал мне для жизни тест:
Ты показал себя мне другом,
А я-то знал, что не отдам.
Сказал мне папа: «Быть хапугой
Нехорошо к своим дружкам».

Большое здание стоит вблизи у океана,
Построено по современному проекту:
Здесь комнаты рассчитаны на двух клиентов,
Но в туалетах в целях безопасности нет ванны.

Тут люди лечатся от травм, а многие живут.
Они от голода и всех невзгод не пропадут.
Я говорю о жителях, что пожилыми стали:
От суеты мирской и жизни трудной – так устали.

Они уже утратили свой прежний внешний лоск.
Их не волнует внешность, поведение, красота.
Лишь о былом здоровье слышится здесь монолог,
А медицинская страховка им платит по счетам.

– Глядеть на этих пожилых, – скажу, – довольно больно.
Картина – не смотрите, мрачна для слабонервных.
Быть может, я сужу по внешности об этом вольно,
И вольные мои суждения все не верны.

Второй этаж имеет, впрочем, зал для тренировки
Людей увечных – случайно оказавшихся в беде.
Здесь люди чуткие дают прекрасную сноровку,
Чтобы здоровье поправить, забыв о возрасте.

Здесь тяжело работать среднему медперсоналу,
Но бенефиты держат их в убийственной узде:
Уход, кормежка, увещевания по накалу –
Не уступают усильям для свершений в спорте.

Дом, о котором я здесь сейчас старательно пишу,
Прекрасно подается для важного чинуши.
Жизнь жителей здесь смотрится достойной для
глуши.
А я за свой язык карманный прощения прошу!

Пришел на Русь он от бедолаг,
Все от условий жизни дикой.
Быть может был бы мужик – мастак…
Да все работать надо пикой.
Не знал он, что же завтра будет:
Пахать ли землю иль не пахать?
Он отвечал за много судеб
От нападений гунн кавалькад.
Рельеф наш не давал нам счастья,
Жди нападений с любых сторон.
Сожгут иль участь чужевластья…
Запас не сделать и жди урон.
Раз будущее от нас темно,
И мало что от нас зависит,
То наготове держи клинок,
Иначе враг тебя унизит.
Возможно ль было жить прилично?
В таких условьях им не спалось.
Вот и возникло безразличье…
И в речи русской пришло «Авось».

Перелистал я страницы интернета
И архаичное весьма узрел…
Былой эпохи, быть может, раритета
На нашем берегу, что потускнел.
Тут для японцев лакомый кусок земли,
Войною отвоеванный теперь.
Участок суши здесь, на первый взгляд, безлик,
Дальневосточной здесь границы дверь.
Как украшенье недалекой древности,
Стоит тут мост исчезнувших дорог.
Давно уж он не нужен в повседневности:
Послушать бы его нам монолог.
Была здесь речка: убежала от него.
Достался он нам как безымянный.
Не водит здесь экскурсии экскурсовод.
А он стоит всё: кем изваянный?
И крепок свод его кирпичный, арочный.
И с виду кажется он небольшим.
А был когда-то, видно, перевалочным.
А сколько по нему прошло дружин?
Японская была тут территория,
Теперь же отвоевана пока…
Рассказывать – тут длинная история.
Безлюдно здесь: найти б фронтовика…
Кто знает, сколько здесь погибло воинов,
Кто их считал тогда, в те времена!
Кто жизнь свою, быть может, не устроили…
Какая их была за жизнь цена?
А если да остались дети малые
С женою его, ждущей со слезой!..
Вели их на убой: они отсталые…
Кто их отпел, убитых, со свечой?
Им чувство долга будет – «Твоя Родина!»…
Внушалося в казармах каждый день.
Кто знает, сколько ими было пройдено;
И кто вернулся в их родной плетень?..

Как многим пишущим легенды не дают
Спокойно спать под своим мирным кровом!
Они их в новые одежды облекут,
Но в самой сути все это не ново…