Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

Под деревом ночным, шумящим,
Под ветром и дождем несильным —
Себя запомнить заносящим
В блокнот карандашом чернильным

И шум листвы, и эту осень
Войны, и это ощущенье,
Что сам себя в блокнот заносит
Дождь, не имеющий значенья.

Под деревом ночным, шумящим
Не понимать — какое чудо
Быть настоящим, уходящим
Невесть куда, как весть отсюда.

Но и не уходить, а, слезы
Сдержав мальчишески жестоко,
Сидеть, не изменяя позы,
И видеть, как шумит широко

Дождь, принимающий участье
В стихах, чтоб дольше сохранились,
Чтоб эти буквы, хоть отчасти,
Полиловели и расплылись.

Под деревом ночным, шумящим…
Под деревом ночным, шумящим…
О, под дождем, так бившим гулко
По ржавым крышам переулка!

В Париже я не написал ни строчки.

Прошло три года… Ветреный закат
За черными стволами и ветвями
Тревожил охрой, синькой…
Торопливо
И очень низко тучи проносились
Над рю Гренель,
Где сквер
и спуск в метро.
В прорывах туч клубился белый свет.

Куда девалась жизнь?
и почему
Все стало так отныне безвозвратно?
И пятипалый бурый лист платана
Бессильно падает, не дотянувшись…
И безвозвратно я перехожу
Из одного мгновения в другое.

Куда девалась жизнь?
ее втянуло
В багрово-черный мавзолей?
в воронку
Квадратную,
чтоб дольше жил мертвец?
Куда девалась жизнь?
с кого спросить?
Опять — с себя,
в красивом фарисействе?

Прохладный воздух пахнет
теплым камнем.
Пахнуло дождичком… И лист платана
Опять не долетел, не дотянулся.

Зазолотилась Эйфелева башня.
Дождь безвозвратно так зашелестел.

Куда девалась жизнь? Спросить его?
А он — парижский, здешний,
тихий дождик.
Он о других не знает ни-че-го.

Как-то поэт, проживавший в Париже,
Слух поражая стоявших поближе,
Проголосил ни с того ни с сего:
«Музыка, музыка прежде всего!»

Этот порыв без тоски и без фальши
Вдруг долетел до стоявших подальше.
И, отодвинув како-шуа,
Забормотали в ответ буржуа:
«Цифры и счеты превыше всего».

Юра, желаю тебе одного:
Помнить, чтоб сердце твое не скучало —
«Прежде всего» это значит «сначала».

…Музыка, музыка, музыка зала,
Где, кроме музыки, нет никого,
Нет ни Москвы, ни Парижа, ни счета…

Музыка — птица большого полета.

И в день рожденья, и после него —
Музыка, музыка прежде всего!

…Милая, дождь идет,
Окна минуя, косо.
Я ведь совсем не тот,
Чтоб задавать вопросы.

Я ведь совсем другой.
Я из того ответа,
Где под ночной пургой
Мечется тень поэта…

Тбилиси! Туманная рань!
И вдруг ослепительный день.

Балконов твоих филигрань,
Извилисто-тонкую тень
Бросающая по стене…
Тбилиси, ты снишься и мне.

Тбилиси, о, как я плутал.
Я слышу походку свою.
И вдруг тишина! Я стою,
В слезах обнимая платан.

Мне помнить уже суждено,
Пока я не глух и не слеп,
Твой теплый лаваш и вино,
Упавшее розой на хлеб.

Мне нравится, что жизнь проходит,
Что мокрый желтый лист летит
И что с меня очей не сводит
Ночь под мелькание копыт;

С подков, взблеснув, летят ошметки
Дорожной грязи и времен…
И вдруг — опушка, лес и кроткий
Вздох льном повеявших сторон.

И, множась в мороси тумана,
Конь, взбрыкивающий без нужды, —
Так просто… спутанный… ночной…

И — независимо и чуждо —
Всем небосводом, без обмана,
Глядящий в душу край родной.

Надо забыть звуки
И не ходить в гости.
Надо умыть руки
И рукоять трости.