Примо Леви - «Я в Берлине. Сидоров»

Пугающая темнота окутала этих виновных во многом людей, живущих в зловонных темных подвалах, у которых не осталось ничего, кроме надежды. Другие европейцы, также страдающие сейчас, могут утешаться хотя бы сознанием своей правоты, а у немцев нет и этого.

Тем временем американцы методично обходили улицу за улицей. Я следовал за ними. Впереди, в нескольких ярдах от нас, танк «Шерман» обстреливал здания из пулемета.

Вдруг он затих. В одном доме было пулеметное гнездо немцев. Мы крались вдоль стены, пока танкист окончательно не разобрался с ним, расстреляв его в упор. Улицы содрогались от грохота орудий. Над нашими головами свистели бомбы. Шел дождь. На тротуаре передо мной лежал убитый немецкий солдат, и вода струилась по его пожелтевшему лицу. Мы пошли дальше. Каждые десять ярдов приходилось останавливаться, чтобы обыскать какой-нибудь дом сверху донизу и удостовериться, что там нет снайперов; двери солдаты выбивали, а в комнаты, вызвавшие подозрение, забрасывали гранаты… Мы шли через сердце города, в котором темный купол кафедрального собора все еще возвышался над местом погребения Карла Великого.

Джордж Муха, чешский корреспондент

Через тридцать секунд танки-амфибии, везущие в атаку войска, начнут переходить Рейн. Рейн сейчас темный: «Бофорсы» и пулеметы, которые обстреливали поверхность воды, смолкли, только четыре или пять «Бофорсов» производят одиночные выстрелы, чтобы проводить амфибии к берегу.

Да, теперь я вижу, как танки-амфибии проходят сквозь заросли у воды — не знаю, сколько их спустилось в воду, но я вижу, что, по крайней мере, четыре или пять амфибий выстроились в ряд, проходя между стволами деревьев; один из танков, последний в колонне, приближается к берегу и исчезает из виду; он скрылся под линией берега и сейчас, очевидно, ткнулся носом в воду. Но вот что удивительно — хотя у меня достаточно широкий обзор реки, — я ни разу не видел огня со стороны противника; без сомнения они должны отстреливаться, но я не вижу трассирующих снарядов (хотя они всегда используют трассирующие снаряды), не вижу также никаких разрывающихся мин ни в воде, ни на берегу между кромкой воды и моим наблюдательным пунктом. Кажется, что враг здесь наконец-то остановился, сраженный мощным заградительным огнем из разнообразного оружия, стрелявшего в него много часов подряд. И, наконец, наступил этот момент: танки-амфибии входят в спокойные воды Рейна, беспрепятственно спускаются в реку и пересекают ее.

Честер Уилмот

Все разговоры были только о том, где сейчас американская армия. Немецкие водители грузовых машин, возвращающиеся с фронта, утверждали, что чудом миновали плена. Но в среду днем стало очевидно, что американцы и в самом деле очень близко. Наш временный лагерь состоял из нескольких бараков в открытом поле, где были груды шлака и где когда-то располагался военный завод. Около трех часов дня ситуация обострилась, снаряды падали уже прямо перед нами, а пулеметный огонь становился все интенсивней. Вскоре на горизонте мы увидели какие-то фигуры. Было решено эвакуировать лагерь в немецкие бомбоубежища, которые находились на большой глубине, под грудами шлака. Наши немецкие охранники, как только вошли в убежище, тут же поснимали оружие и побросали его в дальний угол. Из-за этого оружия у них могли быть большие неприятности — вряд ли можно рассчитывать на дружескую встречу с американцами, встреть они их вооруженными. Я свалил свои пожитки в укрытие и вылез наружу. Шум боя нарастал; и вдруг неожиданно из леса выехали американские танки и грузовики с военными. Все замерли от волнения.

«Идите, посмотрите на американские танки!» — крикнул я русским девушкам, которые работали в местном ресторанчике. «Американские танки? Nie vozmozhno!» — закричали они. Французы тоже кричали «Pas possible», но это было возможно, это было правдой. Один грузовик остановился, из него выпрыгнули двое и спустились к противоположному от нас берегу Лана, реки, отделяющей нас от них. Я быстро сбежал с крутого берега со своей стороны. К величайшей удаче там стояла привязанная баржа. «Как вы там?» — спросили американцы. «В порядке», — сказал я. «Хотите перебраться к нам?» — «Да!» — «А вы сможете перегнать лодку на этот берег?» Еще бы я не смог! И вместе с тремя другими, один из них — единственный в нашем лагере американский военнопленный, мы, отталкиваясь шестами от дна реки, перегнали старую развалину к другому берегу. «Как ваши охранники?» — спросили американцы, когда мы достигли середины реки. «Кроткие, как ягнята, — ответил я, — насчет них можете не беспокоиться». — «Да мы и не беспокоимся!» — сказал один американец и провел пальцем по своему пулемету. Мы чуть не перевернули лодку на обратном пути, но все же нам удалось довезти своих избавителей целыми и сухими. Они с трудом пробивались сквозь толпу приветствующих их военнопленных и иностранных рабочих. Даже на лицах немцев было облегчение. Никаких больше бомб и никаких сигналов тревоги. Самое страшное в этой войне осталось позади и для них тоже.