Примо Леви - «Я в Берлине. Сидоров»

Можно было догадаться, что немцы снова и снова отчаянно пытались отклониться от дороги, чтобы спрятаться от воздушной атаки, укрыться под фруктовыми деревьями или широкой живой изгородью. Как только нашим пилотам удавалось их там найти, уму непостижимо. Кое-кто из немцев просто задохнулся там, прячась в зелени, и тем себя погубил. Правда, они погибли бы в любом случае.

Мы поняли, что одно из самых страшных кровопролитий этой войны произошло на этой дороге всего за несколько дней до нашего прибытия. Я встретил здесь нескольких артиллеристов, которые пришли посмотреть на результат своей работы, так как принимали непосредственное участие в разгроме немцев. Они рассказали, что назвали это место «дорогой смерти». Большое количество вражеской техники было изуродовано самими хозяевами и брошено на обочине из-за того, что кончился бензин. А наши войска, несмотря ни на что, и пешком продвигались вперед, продолжая преследование. Наши солдаты были счастливы, что одержали победу. Ведь некоторые их тех, кого я встретил этим утром, сражались с июня без малейшей передышки. Многие из них теперь пели, кричали, свистели и смеялись, когда под дождем шли по этой дороге.

Фрэнк Гиллард

Обгоревшие остовы сожженных домов стояли по обеим сторонам опустевших улиц. Тротуар был завален осколками, ветками и обломками деревьев, почти на каждой улице можно было увидеть еще горящее здание.

Вдруг мы замерли, услышав выстрелы из автоматического пистолета. Чтобы выманить снайпера из укрытия, американцы бросили в здание несколько зажигательных гранат. Языки пламени завершали остальное. Мы подошли к огромному бетонному зданию. Это было одно из тех мрачных уродливых строений, у которых много этажей и несколько уровней подвальных помещений; именно в них сотни горожан Аахена прятались последние пять недель. Прятались тут и немецкие солдаты, и они отказались открыть нам. Американцы взяли здание в осаду, и через несколько часов один немецкий офицер сказал, что готов сдаться… если ему разрешат уйти, забрав все свои вещи и своего денщика в придачу.

Молодой командир роты лейтенант Уокер даже и не подумал согласиться на такое смехотворное требование, и в ответ пообещал, что сейчас откроет огонь из огнемета. Это сработало. Двери распахнулись… и на свет вылезли грязные, оборванные, замызганные существа из подземного мира, каких я в своей жизни не только никогда не видел, но даже и представить себе не мог. Выбравшись на поверхность, они ошеломленно замерли, даже не могли идти от слабости. Но, едва глотнув свежего воздуха, вдруг начали что-то бормотать, испускать вопли и проклятья. Некоторые кинулись ко мне, потрясая кулаками. «Где вы были столько времени? — кричали они. — Что, нельзя было раньше нас спасти от этих дьяволов?»

Нас это потрясло. Ведь это были жители немецкого города, оккупированного союзниками! И они истерично рыдали от радости на пепелище собственных домов. «Мы каждый день молились, чтобы вы пришли, — сказала нам женщина с бледным и изможденным лицом. — От них мы такого натерпелись, что вы представить не сможете!»

А потом пошли ругательства и оскорбления. «Бандиты», «гангстеры», «ищейки» — все эти эпитеты предназначались тем, кто служил своему ненаглядному фюреру. Никто не ненавидит и не проклинает его так, как сами же немцы — эти люди просто пылали ненавистью к нацистам. И в этом не было ничего показного. Я совершенно уверен, что не обманывался. У целой нации случился нервный срыв после пяти лет игры не в те ворота. Такая ненависть может быть только в гражданских войнах.

Вы, конечно, можете спросить: «Почему же тогда немецкие солдаты все еще оказывают нам сопротивление?» Надо сказать, что многие из них уже и не оказывают. И продолжают добровольно сдаваться. От них мы узнаем о массовых молебнах, организованных простыми людьми, — молебнах о нашей победе. Они рассказали нам, как командир немецкого гарнизона расстрелял двадцать человек, которые пришли просить его сдаться. Я разговаривал с женщиной, которая потеряла все, а муж ее сейчас в армии, где-то на Восточном фронте. Я спросил ее: «Станет ли Аахен предупреждением для других немецких городов?» Она покачала головой и ответила: «Вряд ли. Гитлер хочет разрушить Германию. Он хочет, чтобы союзники загнали нас всех в один угол и чтобы там ваши бомбы нас всех порешили. Мы обречены как нация». Другие твердили: «Мы ненавидим Германию. Мы хотим уехать, но вынуждены остаться. Никому мы не нужны. Никто во всем мире не вызывает такой ненависти, как мы».