Яна Кане - Зимородок

Of morning ice.

A single raspy cry dropped by a crow

Drifts slowly

Through the empty autumn air.

On this frozen day,

A squirrel quilting the snow

Gets the world going.

Splash! Circles spread out.

Was it a frog or a turtle?

Too late to look now!

Up! Down! Loop-the-loop!

A sparrow chases a moth.

Life dances with death.

The 7:54 train rumbles past the yoga studio.

Our supine bodies absorb the shaking of the floor.

The train of thought that had whisked

My attention way past the desired station

Of calm contemplation

Grinds to a halt in its customary tracks.

Distracted from my distraction,

Eyes still closed,

I take in the soundscape.

The Doppler effect makes

The clacking of the wheels

Higher, then lower,

As the racket recedes.

The rattle of the window panes settles.

The teacher’s calm voice

Emerges from the noise:

“This train has nothing to do with you,

You are not at the station,

You do not have a ticket,

Keep watching your breath.”

The engine of my inner locomotive

Clangs,

Ready to resume its relentless work,

To propel its tired passengers

Into the ever-receding distance.

Печалью жажду утолив,

Весельем – голод,

Свободен тот, кто всё простил,

Он снова молод.

Ему не в тягость дальний путь,

Открытый взору.

И ясен свет, и внятен зов

Его простора.

Золотую починку – кинцуги —

Чистым золотом не оплатить.

Чтоб разбитая ожила чаша,

Из осколков придётся испить

Крови, горечи, соли, забвенья,

Страха, мёртвой воды пустоты,

Покаянья, печали, прощенья.

И тогда лишь познаем биенье

Пульса в жилах её золотых.

Жил да был на свете Мутёнок. Он был не такой, как все, не похожий на всех остальных – ят и – ат в своей округе, даже в максимальном радиусе. Поэтому никто с ним не хотел ни – ать, ни – ться, и ему было – но и – ко.

Однажды Мутёнок не стерпел и пожаловался на это своим Мути и Омуту. Те, конечно, сперва возмутились, грозились всех этих – их и – ых, – ят и – ат хорошенько от-, на- и при-, а также показать им, где и куда. Но, поостыв, поняли, что даже если бы им это и удалось, то Мутёнку-то по-прежнему будет не с кем – ать и – ться.

И тогда Муть отправилась к Жути, которая ей была – ой то ли по прямой, то ли по касательной линии, и всё ей рассказала. А та и говорит: «Приведите ко мне своего Мутёнка, оставьте его у меня на два-три, и я всё устрою». Вообще-то Жуть, конечно, но что было делать? Привели и оставили.

И вот спустя два-три вернулись. Глядят, а рядом с Мутёнком – Клонёнок. Точь-в-точь. А чуть позади – ещё один Клоник. И тоже – как две капли. А там, дальше, – целое стадо клоновое. И все как один.

Вот с тех пор. И всё больше и больше. Так что в конце концов.

А ведь если бы – ята и – ата с самого начала, то никакого Апокалипсиса и не было бы.

Отпусти меня в самое сердце зимы.

Настежь дверь распахни мне в полночный мороз.

Тебе страшно, что там, за порогом, лишь мгла.

Ты не веришь, что воды непролитых слёз

Замерцают снегами в сиянии звёзд.

Ты не знаешь, что в памяти я сберегу,

А что брошу, как мёртвые ветки, в огонь.

Всё равно отпусти. И как выкуп, как дар,

Серебро зимней ночи пусть примет ладонь.

Пустота ли, простор ли – всё это одно.

Пусть в дороге моей ты не видишь пути,

Всё равно на прощанье благослови.

Не жалей. Не тревожься.

Пора.

Отпусти.

Тревога, тревога, тревога

Трубит в свой охотничий рог.

Во мрак убегает дорога,

И ветер свистит у порога,

И посох стучит о порог.

Волнами, волнами, волнами

Уходит простор к горизонту.

Кругами, кругами, кругами

Тень птицы ласкает траву.

В давно онемевшие губы

Вливается тёплая влага.

Глаза, позабывшие зренье,

Безмерную пьют синеву.

Ангел усталый лыжню проложил в облаках.

Плечи и крылья натёрты: ружьё и рюкзак.

Знает он свойства всех трав и повадки зверей.

Знает, чьё пастбище – свет, а чьё логово – мрак.

Что мне за дело, какого он бога слуга?

Слов его мне не понять, но читаю следы:

Дыма горчинку над сладостью вечных снегов,

Сполох багряный над кромкою звёздной воды.