Сергей Решетнёв - Графика ночей

Я разучился счастье ощущать,
Ловить его, как бабочку, сачком,
И неба голубая благодать
Холодным будет встречена зрачком.

Глоток воды не радует в жару,
Тепло костра не веселит в ночи.
Я – Муромец, сидящий на печи,
Я все равно когда-нибудь умру.

Мной пойман был Разбойник-соловей,
Все подвиги совершены по списку.
Я мог бы стать вторым Царем царей,
Но как ни прячься – смерть повсюду близко.

Ее не устранит ничей указ,
И откупится от нее нельзя.
Смотрю на циферблат уж целый час.
Желанья и судьбы не сшить края.

Небо не может раскинуть руки тебе навстречу.
Небо не может открыть ни ворот,
ни калитки.
Небу с тобой разговаривать нечем,
Кроме формул, как звезды в созвездья отлитых.

Нет никого, кроме тебя и меня в пространстве.
Может быть, во времени нет никого тоже.
Осень в природе так же красива в своем убранстве,
Как осень мыслей, и выводы их ощущаешь кожей.

Меньше становится листьев и больше воздуха.
Меньше заметен ветер и больше заметны ветви,
И вспоминаешь чаще того петуха,
Что тебе одолжил когда-то Асклепий.

И, просыпаясь утром, не спешишь умиляться,
Ждешь не кофе в постель, а бокал с цикутой.
Смерть – последнее чудо, с которым нельзя расстаться,
И каждое утро, может быть, казни утро.

А что напоминает дождь?
Холодных пальцев ласку? – Ложь.
Дождь не одушевлен.
Весь его разговор – динь и дон.
Его стук монотонен, его слог шепеляв.
Капля – боли не знает,
Кто виновен, кто прав.
Это всё в человеке, это в нем, он – живой.
Там – молочные Мекки и кисельный покой.
Там береза кричит, если сломанной быть,
Только там, только там – невозможно убить.

Мяч, взлетающий вверх —
Уже падает вниз.
Если есть понятие – грех,
Значит, бегрешных нет.
Если безгрешных нет,
То забота о репутации
Есть забота о пунктуации
В отсутствии языка.

Огромный мир – подросток торопливый,
Готов играть с улыбкой у дверей.
А я сижу – больной и несчастливый,
Я – старый негр, цыган, индус, еврей.

Я бы спрятал себя в сентябре, октябре,
Как в какой-нибудь тайной берлоге, норе…
Запечатал небесной печатью,
И отправил навечно – на дачу.
Чтоб друзья приезжали ко мне ненадолго,
Чтоб трепались они обо всем, без умолку,
Чтобы пили вино, восторгались погодой,
А потом уезжали. А я, на полгода
Снова в спячку впадал,
И, так, где-нибудь в марте – вставал.
И, взглянувши на снег почерневший,
Говорил бы с улыбкой нездешней:
Нет, еще не пора, не пора,
То ручьи, то мороз, то жара.
А потом будет август и утро.
Пусть приснится опять Камасутра,
Пусть читают мне лекции Будда,
Рассел, Мендель, Фома Аквинат.
А еще, пусть увижу как будто
Я огромный корабль в океане,
И на палубе – милые лица.
А потом всё опять повторится.

Город медленно остывает.
Загорелых коленок жар —
Точно этот закат – ослепляет.
И звенит сожаленья комар.

Стрелка солнечных летних часов
Быстро впитана жадным песком.
До чего же идти хорошо
Рядом с девушкой с русой косой.

На цветах сарафана – пыльца,
Пальцы тонки, как ветви в воде,
Воздух плавит вдали голоса,
Заставляя их в небе висеть,

Как белье, на закатных лучах,
И смородина лопнув в руке
Еще слаще на спелых губах.
Липнут пальцы, как взгляды к тебе.

И так хочется пить из ковша,
Что в прихожей висит над ведром.
И прощанья печаль хороша,
Повторится поскольку потом.

Ты ведь знаешь, что солнцу трава не нужна,
Всё равно: что песок, что скала, что оазис,
Если я не любим, для чего засеваю слова,
Как цветок полевой в ценной,
тонкоизогнутой вазе,
Я стою, увядая, роняя вокруг лепестки.
В ночь перо обмакну,
испишу темнотой плотный мрак.
Если жизнь не понятна,
нужна ли нам ясность в стихи?
Как бы мы не решили —
случится, конечно, не так.