Мария Жиглова: Фрэнсис Весь

Промелькнул госпоезд мне
В бабушкиных спицах.
А Господь-то при луне
Смотрит, и не спится.
Вот уже сарай-вокзал,
В колокол тревога.
Папа мне вчера сказал:
«Собери в дорогу
Пирожки и курицу.
И нечего сутулиться».

Вот госпоезд прошуршал
Медленно по шпалам.
Промелькнул сарай-вокзал.
Мамин лик усталый
Тихо смотрит на меня.
Провели уже полдня
В этой суматохе.
В поезде пройдохи
Всё играют в преферанс.
Поезд катит. Бедный Ганс
Думает: «Шпионы,
КГБ, погоны.
Что мне делать, как мне быть?
Как Германию забыть?»

….

Мой отец уже устал
От сарай-вокзала.
И в госпоезд мне сказал
Погрузиться. Мало
Мне того, что он сказал.
Я курю. Не знало
Общество вокзальное,
Пестрое, нахальное,

Что мы едем в south,
То есть в южный городок,
Где течет реки поток
И впадает в море
Черное. На взморье
Едем Рижское потом.
Где собор и белый дом.

…

Нас крестили в Вивьен Ли
И Марией звали.
И купалися в пыли
Воробьи в вокзале.
Как ее еще назвать?
Как России воевать?
То с американцами,
То вовсе с голодранцами
Мы общаемся в сенях.
Катит Санечка в санях,
Заболела «тубиком»,
Вот и кашель кубиком.

«Разве это не народ? —
Молвит Богородица, —
Что-то у Меня, юрод,
И овес не родится!»

Поезда да поезда,
Да ничего хорошего,
Повезли нас никуда,
Да было припорошено.
– Как на свадьбе у меня
Целовались горько.
– Расстегнулася мотня
У юрода Кольки…

И поэт, и Мандельштам
Разбежались по кустам.
Разблажился батька.
– Рак был, Перетятько.

Мир направлен на меня,
Нету мне покоя.
Кира спросит у меня:
«Что это такое?»

Ангелочки вы мои,
Люди неземные!
Ах вы саночки мои,
Сани расписные!..
Ясли, сени и покос…
Молвит Богородица:
«Нынче у Меня Христос,
Сын и Бог Мой, родится».

На двуглавого орла
Мишку посадили.
Подошли из-за угла,
Олю подсадили.
Бьют два белые крыла:
«Едем в «Пикадилли!»

Люди те, как тать на тать,
На него похожи.
Я просила Божью Мать:
«Пощади Сережу!»
А он —
Заломил красиво ноги
И поехал по дороге.
Снится Маше с Мишей сон:
Заиграл опять клаксон.

Вот кирпичик, стукачи,
Ну-ка, Таня, помолчи,
Вот «Онегин», вот друзья,
Вот и белая свинья
Хрюкает и возится.
Звезды и занозица.
Хочу я видеть всех,
Кто был со мной
В те годы юности мятежной,
Когда орех
Как круг земной,
И вечер радостный и нежный…

Он был уже совсем ручной,
Когда его придумал резчик.
Он мог держать бы шар земной,
А вынужден держать подсвечник.

Вот едет поезд государственный.
Стучат ступицы, едет пол.
И запах от казарм лекарственный;
Глотает мамка валидол.

И едут офицеры с песнями,
Юродивые тут как тут.
Хозяйский вид, пальто советские…
И дни осенние идут.

Вот лето катится; из поезда
Глядят в окно; ребенок спит
Иль хнычет; нет, не беспокоится
Мамаша юная; пиит

Все косится в купе с картишками.
Военный грезит: вот редут.
Ребенок балуется книжками,
Юрода Гришкою зовут.

Вперед, вперед – стучат вагончики,
На небе Лира и Пегас.
Ноябрь придет, и Песьи Гончие —
И Сириус, и ватерпас

Нам пригодятся, пассажирам.
Царь умер как-то, быть бы живым.
И желтый свет, и лясы точат,
И Солженицын уж пророчит.

Моя голодная, израненная муза
Ко мне пришла. И говорит ко мне:
«Не знала ты величия союза,
Как на войне.

Не знала ты и голода; компаний
Не видишь ты.
Но из моих прекраснейших созданий,
Без суеты,

Не видишь ничего, кроме Пегаса.
Лиры звонкой,
И гончих псов, и ватерпаса.
Мой голос – соловей ребенка.

В глазах послов моих ты музыкой звучала
нежной.
И край российский твой безбрежный

Узнает слов твоих и силу, и песок.
Мой дар Господень блещет
Теперь со мной. Уже горит Восток.
И вот твой странный стих трепещет.
В стране больной. Мой звук уже широк

И странен. Прозвучать сегодня —
Не значить быть.
Приду я ночью новогодней,
И дань избыть
Тебе скажу.
Оброком тяжким лягу
Я на тебя, поэта и бродягу».
И вот к себе я снова прихожу.
На музу страшную упрямо я гляжу
И вижу око Божие на мне
В моей печальной и затерянной стране.