Мария Жиглова: Фрэнсис Весь

То на бок, то опять в кулачный
Идет царица мира в бой.
И плачет самый настоящий
Бездомный мальчик, Бог с тобой.

И снова жизнь, и снова нити
Волшебные они прядут.
Москва приходит как родитель
И слезы льет, когда не ждут.

По миру красному, в полмира
И в Вавилон она росла.
От монопольки и кумира
Остались город и крыла.

И Пушкин, Пушкин над Москвою,
Стоит чугунный пьедестал.
О дети, племя! Бог с тобою,
Мне кто-то некогда сказал:

«Укрою, милая, с обидой
Я никогда не отвернусь».
Теряем, милая, из виду,
Как далека «святая Русь»,

От Арктики и до Кавказа,
Среди полярных тех ночей
Оставил, как зеницу глаза,
Здесь стольный Питер сноп лучей.

Москва, Москва царит повсюду
И стелется внизу листва.
Ужель я никогда не буду
Здесь? Как кружится голова!

Прекрасный дождь по листьям стынет.
Москва и Яуза – ручьи
С водой большой. Когда покинет
Меня мой друг, как соловьи,

Я старой совлекусь одежды,
Стою одна, как на краю.
Подай мне, Господи, надежды
На безнадежную мою.

Когда-то я была такой:
Ходила с сумочкой почтовой
И ездила на тачке клеевой
С красавцем; к мужу – ни ногой.

Когда-то я была другой;
Ходила исподволь за «Маркой»,
Дарила кукол и подарки,
Однако с дурочкой-судьбой

Ходила я почти в обнимку:
Пегас – Пегасом, по старинке
Так пишет ручка, и молчит
Машинка старая; кишит

Ошибками статья в работе…
Когда-то я была такой:
Редакторство, и на отлете
Опять, за «Красною стрелой»,

То в Петроград, то водку пьете,
Мои красавцы и друзья.
Вот Брежнев умер, быть нельзя,
А надо только выжить; гнете
Вы спину, видимо, не зря,
И Волгодоном потянули
Народу спину те князья,
Что спину вовремя не гнули…

Ах, Кресты, Кресты, Кресты,
Все на «вы», а мы – на «ты».
Ходят сумасшедшие,
Из дому пришедшие.

Ах, холмы, холмы, холмы,
Все на «ты», а вы – на «мы»…
Сестры невеселые,
Санитарки квелые.
Пуговки латунные —
Радуйся, Подлунная!

В Российской империи
Нету больше Берии,
А в чужой Америке —
Сэндвичи и бебехи!

Выступают горделиво
Молодец и леди Дива.
Молодец-то – молодец,
«На-ко, скушай голубец!

Накося да выкуси,
У Исуса попроси», —
Нянька говорит ему.
На вопрос мой, почему,
Есть один у них ответ:
Пушкин славный был поэт,
Ну а ты за ним куда?
Я за ним бегу, вода
Утекает в реку Че,
Спит гитара на плече…

Мы читали Ал-Коран,
С Библией ходили,
В храме жались по углам,
А не в «Крокодиле».
Надо дотянуться,
Но надо бы пригнуться.

«А Господь-то не простак,
Все Он делает за так», —
Говорят нам в церковке,
А поп сидит на маковке.
Все Он знает наперед,
Мойшу взяли, и вперед:
«Может быть, Он лысый?»
«Нет, Он белобрысый».

…

Я хожу, смиренный раб,
Звали Евдоксией,
Кольку-нищего, в сто крат
Лучше, попросили
Помолиться за отца,
А он просит: «Ца-ца-ца —
Царствие небесное,
Гробики вам тесные».
Будто Ольгой нареклась,
А чертовка завелась:
«Может быть, ты лысая?»
– Нет, я белобрысая!..

Я платочек-то носила
Беленький, как Волга,
Все у Бога я просила
(Вырезать недолго
Цензору проклятому,
Если б русопятому…)
Как мы папу отпевали
В это воскресение
И блиночки подавали
(Цензору – веселие!)
«Не дождаться Мне серег», —
Молвит Богородица.
– Вы купили оберег,
А серег – не водится!
И-эх!..

Пусть подавятся потомки
Моей рифмой крепкою.
Патриархи и подонки,
Все летят за ветками.
Обморожена ольха,
Под горою вишня.
Я уже не дочь полка,
Кабы что не вышло.
В огороде бузина,
В Киеве жил дядька,
Мне не видно ни рожна,
Спросим Перетятько.

Ать-два, ать-два,
Раскололась Москва.
При прежнем правительстве —
Духовом ловительство.
Правительство Брежнева
Было очень нежное,
Просто травоядное,
Как волки плотоядные!..

Крест ломали на Петре;
Памятник срывали,
Дырку выжгли на костре
Три бомжа в подвале.
Назывался наш юрод
Нынче бомж, как весь народ.