Я пена ХХ века
катящегося под уклон
я значу не больше чем Вега
когда приходит циклон
я мясо ХХ века
кровавого с красной строки
я значу не больше чем веха
дрожащая в русле реки
я выбор ХХ века
в последние несколько дней
я значу не больше чем ветка
для листьев шумящих на ней
«В конце дороги крепкий чай…»
В конце дороги крепкий чай
и тёплая постель,
а за окном который час
колючая метель.
А за окном леса, поля,
чужие города,
окоченевшая Земля,
хвостатая звезда,
неразличимая во мгле.
И вся моя беда
в том, что как стрелка на игле
мечусь туда-сюда.
«Верни мне слово – я тоскую…»
Верни мне слово – я тоскую,
я задыхаюсь в тишине.
Не вою в поле при луне,
не щёлкаю и не токую.
Я молча ухожу в глухую
защиту, пью напропалую,
не чаю о грядущем дне —
и не сменяю на другую
судьбу свою, пускай немую,
но предназначенную – мне.
«Второе утро августа. Илья…»
Второе утро августа. Илья.
Берлинская лазурь и амальгама
слепят невыносимо – или я
отвык от света птичьего и гама
за краткий миг, пока чудил июль,
насквозь промокший, скомканный и мнимый,
как миллион, умноженный на нуль,
как этот день, летящий вскользь и мимо.
«Берёза сыплет семенами…»
Берёза сыплет семенами.
В природе август. Временами
я исчезаю за дымами
недорогого табака
и маленького костерка,
зажжённого в лесу сосновом,
пустом и светлом, над которым
обычно соло, реже хором
летят кто с карканьем, кто с рёвом,
а молча – только облака.
Я не Том Сойер но тем не менее Том
я даже в мыслях не Том Сойер но тем не менее Том
мы похожи как собака с котом
эй Гекльберри ты не забыл свой Миссисипи блюз
пока ты помнишь я ничего не боюсь
здесь каждый пятый братец Сид или индеец Джо
здесь каждый пятый
каждый третий
просто каждый братец Сид или индеец Джо
о кто бы знал как я хочу сказать им всем идите в жо
эй Гекльберри давай споём твой Миссисипи блюз
пока мы вместе я ничего не боюсь
мой старый папа не Марк Твен а мать не Харпер Ли
мой старый добрый бедный папа не Марк Твен
а мать не Харпер Ли
они быть может и хотели да что толку если не могли
эй Гекльберри не забывай наш Миссисипи блюз
пока ты помнишь что мы вместе я ничего не боюсь
я никого я ничего я ни черта всё суета
лишь бесконечный Миссисипи блюз
«Восстанут племена иные…»
Восстанут племена иные,
но повторится, как закон —
во тьме исчезнет Ниневия,
падёт великий Вавилон,
высокомерный Персеполис
горячим пеплом заметёт,
сию стремительную повесть
потомок будущий прочтёт,
отложит в сторону учебник,
урок ответит в двух словах
и своевременно исчезнет
в геологических слоях.
Я не помню Магадана,
я не помню Волгограда.
Это более чем странно.
Но, возможно, так и надо
забывать места и сроки,
забывать слова и лица,
чтоб не чувствовать мороки
и в себе не заблудиться.
«Я говорю а кто такие мы…»
Я говорю а кто такие мы
лелеющие мелкие обиды
имеющие призрачные виды
в полушаге от сумы или тюрьмы
паломники бредущие из тьмы
во тьму и не хулящие планиды
искатели Эдема Атлантиды
и золота в бассейне Колымы
высокие и подлые умы
прекрасные творенья инвалиды
быки и матадоры без корриды
в болоте ежедневной кутерьмы
на фоне лета осени зимы
весны до жизни после панихиды
«Куда идём и где конец дороги …»
Куда идём и где конец дороги —
об этом знают истину одне
лиловые берёзы при дороге
и небо безответное над ней,
и талый снег, и лужи на асфальте,
и дружная, но поздняя весна.
Не повышайте голоса. Оставьте
в покое нас и наши имена.
Одинокий постылый уют,
детский ужас пустующих комнат
между может быть помнят и ждут
и конечно, не ждут и не помнят ,
или долгий супружеский рай,
бесконечная пёстрая лента —
назови свою роль и сыграй
без антракта и аплодисмента.
Под облаками августа,
дождями сентября
замешанная нагусто,
надёжно и не зря
надежда на спасение
от злости и тоски
в последние осенние
погожие деньки
обманет? оправдается?
не выйдет из ума?
Что сбудется, то станется.
А далее – зима…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу