Олег Тупицкий - Сон? Нет!

Бысть: зачинали и рожали,
над колыбелькою дрожали,
поутру в школу провожали…
Глядишь, дожил до тридцати.
Есть: зачинаю и рожаю,
поутру в школу провожаю…
Ни у кого не вопрошаю,
что ожидает впереди,
так как осведомлен в ответе —
однажды доживу до смерти,
над гробом подведут итог.
Потом в угодный Богу срок
сгниет в могиле плоть моя.
Что дальше будет? Ни ***.

Однако ж, осень, пёс её дери,
берёт за горло тощего бродягу,
меня, да так, что ощущаю тягу
глотнуть вина. Такие сентябри
последние лет пять не наблюдали
и старожилы. Что ни говори,
неделю солнца, остальные три
дождей и грязи вынесешь едва ли
без ропота. Я вас прошу, не стоит,
оставьте ваши мудрые советы
носить ботинки, шляпу и пальто.
Весьма растроган, но, как истый стоик,
тем согреваюсь, что пишу сонеты.
Продать бы, да не зарится никто.

А не пойти ли нам с тобой в театр?
Он тем хорош, что он провинциальный,
не модный, не опальный, не скандальный.
И разве в этом кто-то виноват?
Неважно, что дают. Пусть детектив
А. Кристи или драму Реттигана.
– О, леди Гамильтон *** путана, —
сказал бы современный нам кретин.
Замечу здесь для полноты картины,
что этих развелось – хоть гать гати.
Досадно, что Господние пути
пересекают наши палестины
лишь изредка. Но каждому по вере.
Обнимемся в полупустом партере.

Я, помнится, вчера наговорил
воз гадостей по случаю скандала.
Ты отвечала, что меня видала
в гробу и тапках. Я же матом крыл
и всех и вся. Дошло до мордобоя.
Пером не описать, что вытворял
в запале, разве только не стрелял —
ружья не оказалось под рукою.
Прости. Не плачь. Я вёл себя, как скот.
Но глаз тому, кто старое помянет
долой. Фонарь до свадьбы заживет.
Свинья не съест, Всевышний не обманет.
А рот на посторонний каравай
ни в коем разе впредь не разевай.

Ну, что нам может предложить эфир?
Диктаторы, министры, президенты —
могущие, но тоже претенденты
в для каждого доступный лучший мир.
А посему давай устроим пир
и загудим, как пьяные студенты,
поскольку, так сказать, ингредиенты —
сиречь бутылка водки и зефир,
с водой водопровод и пачка чаю —
в наличии имеются. Я чаю,
мы поздно засидимся за столом.
Потом поставим с Нопфлером кассету,
возьмём недельной давности газету
с кроссвордом, погадаем перед сном.

Небесные цветы дворов и пустырей
влекут меня к себе невнятно и тревожно.
Я сделал первый шаг. Я вышел из дверей.
Я не могу сказать, вернусь ли. Невозможно
предвидеть результат внезапных перемен,
стремительный итог уходов без прощаний.
Искусство быть вдвоём не знает ни времён,
ни комнат, где скелет напрасных обещаний,
скрываемый в углу от посторонних глаз,
не хочет присмиреть и цокает костями.
Его немой укор, его истошный глас
не значат ничего для движимых страстями
по вечному пути. Незваными гостями
им так легко идти с худыми новостями.

То ли прихоть, то ли глупость,
то ли детская мечта —
я хочу красивый глобус.
Не пускает нищета.

Ни круиза, ни исхода.
Где Синай и Арарат?
Невесёлые итоги.
Видно, правду говорят:

бедолагам, у которых
курам нечего клевать,
испокон даётся выбор —
грызть в тоске сухарь обиды
или радоваться жизни
и о глобусе мечтать.

Я говорю а кто такие мы
лелеющие мелкие обиды
имеющие призрачные виды
в полушаге от сумы или тюрьмы
паломники бредущие из тьмы
во тьму и не хулящие планиды
искатели Эдема Атлантиды
и золота в бассейне Колымы
высокие и подлые умы
прекрасные творенья инвалиды
быки и матадоры без корриды
в болоте ежедневной кутерьмы
на фоне лета осени зимы
весны до жизни после панихиды

Возьму да сочиню сонет,
ущербный без высокой темы,
как Пифагор без теоремы
или корнет без эполет.
Пардон, а почему бы нет?
Какие могут быть проблемы
в координатной сетке, где мы
мой наблюдаем силуэт?
И пусть я вовсе не поэт,
коль не способен для поэмы
достойный подыскать предмет
изображения. Привет!
Я выпадаю из системы —
пойду, приму парад планет.