Михаил Квадратов: Тени брошенных вещей

У нас в подъезде всё теперь совсем, как у людей.
На лестнице сошлись с утра злодей и добродей.
Зовут соседи докторов, судью и караул.
Я утром встал, потом поел, потом опять уснул.

И вот меня в четвёртый раз за стенкой будит крик.
Я раньше был готов к борьбе, затем почти привык.
Терпи, терпи! У них таков был изначальный план:
На чердаке парит Ормузд, в подвале — Ариман.

Василий полуволком смрадным и ужасным
Всю ночь по сумрачным парадным шастал.

Но только утро осветило благодатный град —
Он деловит и свеж, его зовут Кондрат,
Весь день сидит, скрипит пером, ворочает словами
И от усердья шевелит губами.

Какой позор, какой провал в блистательной судьбе…
Василий этого не знает о себе.

Кровохлёб-трава стоит одна
на газоне каменном зелёном;
крашеным питательным бульоном
туго наливается луна.

За окошком тявкает волчок,
кашляет за стенкой морячок.
Ну, давай, давай, волчок, поплачем
о нелепой доле вурдалачьей.

мамлакат собирает живительный хлопок с семи до семи
после семи мамлакат — на химической свадьбе — подруга невесты — на небесах —
титрует, нитрует, греет, укачивает на весах
хлопок, который приносит с бескрайних полей пушинками в волосах
так, по чуть-чуть, рождается влажный пироксилин —
наш господин

вот мамлакат заходит в огромный мраморный зал,
на мамлакат золотой семислойный халат
на халате сверкает хрустальный орден, с него ухмыляется некий гад:
он видит — в огромном мраморном зале на бриллиантовых лавках сидят
его боевые друзья: едят. тот, что на ордене, рад —
он их узнал

у мамлакат под халатом заряд —
будет вам город-ад

Случайно оживив по памяти набросок,
Сколачивали мир из разноцветных досок
И, снова, солнце поместив на антресоль,
Расплёскивали воду и дробили соль,
Расплёскивались и дробились сами,
Зачем-то пришивали над лесами
Дневное небо из растрёпанных полос,
Но умер Бертоллет, и вскоре началос(ь)…

поднебесный пилот
над скалою в хрустящей кабине
напевает псалмы и блестящим ботинком педальку пружинную жмёт
продолжает полёт
но гляди глубоко глубоко на равнине
полуночным меркурием точкой в твоей изумрудной прицельной трубе
голоногий гермес с топором под горою
он не верит тебе
но видимо верен другому герою

ночью лопнет реторта
надо ж порезал палец
толстый неловкий братец
братка бартоломеус

жарко зажжётся сердце
сердце теперь из серы
руки налиты ртутью
ноги набиты солью

вот ведь теперь на четверть
ты философский камень
сам себе строгий отец
сам себе жизнь и смерть

приблизительно так
однажды приходит
вечность

элементарный рабочий
кепка из дермантина
к кепке приклеены скотчем
ключики валентина
знак соломона в металле

утром стреляли солдаты
но не попали
вот ведь скотина — куда там
резали ирокезы
в парке и сквере
нет и им не зарезать
только в три в англетере
добили гуроны

рыдал комиссар обороны
плакал товарищ че
плакал товарищ тро
рыдали агенты в метро
и вообще

Когда неумолимы и упорны
На небе запоют чугунные валторны,
Когда усердные ночные сторожа
Начнут метать мешки с шестого этажа,
Когда соседи вызовут любезных за тобою,
Под полом захрустит, завоет за стеною
И квартиранты юные забудут в ванной ртуть —
Поспи, поспи, и выпить не забудь.

тропы чорны небо сине
на двенадцатой версте
он повешен на осине
да лабает степь да степь
на колёсном клавесине
пальцы цепки на хвосте

бешеный колобок
лешего поволок
ел его за кустом
нервным порванным ртом
впрок оставил кусок
на потом

Когда научишься читать —
Не засыпай, листай секретную тетрадь —
Разгадывай слова, лети на бал к Мальвине,
Там карлики Тимур и Фёдор в формалине,
У каждого в груди Амурова стрела.
А всё бессонница, ненужные дела,
Нелепая судьба, негодная погода
И чьи-то дневники 12-го года.