Людмила Кулагина - Радость и грусть бытия

Он застиг врасплох меня открыткой
От людей, которых больше нет.
Столько в нём любви и мук сокрыто
Тёплых, чуть горчащих прошлых лет.

Вот ещё одно опять уплыло
Лето в вечность или в никуда.
И ноябрь глядит в окно уныло,
И пожухла радость-лебеда.

Средь дождей отчаянным цветеньем
Осчастливит нас земной Эдем.
И вспорхнёт душа моя в смятенье,
Вспомнив горький запах хризантем…

Падает крупкой зернистою снег:
Это зима
В свой облачается искристый мех
Зимнего сна.

Стелет пуховую травам постель, –
Пусть видят сны.
Кутает в белый боа [131]сумрак ель,
Иглы сосны.

Мягко свой сеет серебряный свет
Снежная бель.
Вытравит, выбелит радуги лет
Вьюга-метель.

Снежных пускает зима журавлей –
Неба дары.
Сядут их стаи на жниво полей
С нежным «курлы».

Ягод-кораллов рябиновых гроздь
Ярче, сочней.
Грусть как непрошеный вселится гость
В радости дней.

Так незнакомы прогулок места –
Ветви и лёд.
Там, где кувшинки цвели у моста,
Ветер поёт.

Осени краски так были пестры,
Всё стало – дым.
Вьюга разводит у речки костры
С ветром седым.

Всё здесь застыло: деревья, кусты, –
Лета не ждут.
Птицы умолкли и даже мечты
Здесь не живут.

В стане берёзовом стало светлей
Летней поры.
Саночки мёрзлые медленных дней
Едут с горы.

Льдинкой звенит колокольчик зимы:
Дон – динь-динь – дон.
Словно улитки, упрячемся мы
В дом, в дивный дом.

Сыплют, как просо, косые снега
Искорки страз [132].
В белой коросте-коре берега –
Зимний Парнас [133].

Музы не водят в снегу хоровод,
Лиры их спят.
Льдами сковало мелодии вод,
Игры наяд [134].

Флейтой хрустальной звучит свиристель
В ветках рябин.
В платьице бальном танцует метель
Фуэте [135]зим.

Белым штрихует зима свой портрет.
Это ль не сон:
Вместо цветастой фантазии лет
Общий фасон.

Жизнь замерла до тепла, до весны.
Рада бы петь,
Но…
Надо смотреть эти зимние сны,
Надо терпеть…

Нужно просто здоровье, чтоб почувствовать вкус
К этой белой, стерильной, отстранённой природе,
К ноябрю, где тепло батарей – тот искус,
С чем бороться не в нашей теплокровной породе.

Из окна всё ж приятней видеть вьюгу, метель,
Лобной долей своей ощущая их прелесть;
И рябина краснее и роскошнее ель,
Если я – у окна, если в доме я греюсь.

Прилетела синичка, заглянула в окно
Своей чёрною с жёлтым любопытной головкой.
Поклевала замазку, представляя пшено,
И тревожно вспорхнула воровкою ловкой.

Вдоль реки бультерьера на выгул ведут
И бувье [136]– то ли пса, то ли всё же медведя?..
Вот, с трудом одолев горку снега – редут,
Иномарка во двор с белым брюхом проедет.

На рябинке ворона, ветвь качая, сидит,
Долбит ягоды-бусы, – вижу я сквозь окошко.
Чёрным зраком своим боковым жадно бдит,
Как из форточки я голубям сыплю крошки.

Возле корма возникла стайка серых комков –
Воробьишек пугливых и подвижнее ртути.
Ухватил крошку хлеба и взлетел – был таков! –
Только хвостик мелькнул, как секунда в минуте.

Приземлилась ворона, снег осыпав с ветвей,
И глядит, озираясь, в предвкушении корма.
Подберётся вразвалку, распугав голубей,
Поклюёт и взметнётся вверх заплаткою чёрной.

Хорошо сквозь окошко… Вот и чайник вскипел.
Заварю я чаёк с травкой, собранной летом.
В белой раме оконной то ли снег, то ли мел
Вновь штрихует стекло с моим автопортретом.

Пух перин и облаков – подушек
Распушило небо поутру.
И летят мильоны белых мушек,
Замыкая время в белый круг.

И в белёсом снеговом тумане
Утонул пейзажик из окна.
Ничего не видно, словно в бане,
Кроме снежного сплошного полотна.

Снегопад сменил паденья угол,
Превратившись в бóрзую [137]метель.
И зовёт свою холодную подругу
У костра любви погреться Лель [138].

Ветер треплет семечки акаций,
Ускоряет птиц лихой полёт,
И листву, как вклады ассигнаций
В краски осени, срывая, топчет, рвёт.