Людмила Кулагина - Под сенью осени

– Почеши мне на ночь пятки
Самолюбья моего.
Не бросай в чаёк ты мятки, –
Опасаюсь за… него.

– Что так долго не ложишься?
Я хочу тебя обнять.
Со стихами копошишься? –
Завтра будешь сочинять.

А назавтра вновь котлеты,
На кухарку снова тест.
Много вас, мужчин–поэтов,
Женщин мало поэтесс.

Когда в твоей душе покой и мир,
Любви и дружбы в ней играют скрипки,
Возможно, ты услышишь и звук лир
В какой–то там неведомой «улитке» [45].

Когда суéт земных оставишь груз,
Настроив тоны сердца на природу,
Тебя покинут горечь дней и грусть, –
Ты счастья БЫТЬ хлебнёшь живую воду.

И в лес осенний ты войдёшь иной,
Забыв уныние, как старого кумира,
И поразит тебя своей красой земной
И гриб, и лист, и совершенство мира.

Безмолвия дар, синева окоёма.
На мостике дней ты стоишь:
Застывшее время, янтарная дрёма,
Волшебная лёгкость и тишь.

И листик осенний, почти невесомый,
Слетает в звенящей тиши.
И снов золотистых воздушные сонмы
Витают в пространствах души.

И в золоте тонет кленовый подлесок.
Берёста белеет берёз.
И дачник усталый, тоскующий леший,
Бредёт в прозу будней из грёз.

В корзинке букет сентябрин ярко–синий,
Под ним – виноградная кисть.
Зимою, когда запечалится сильно,
Наливочкой скрасит он жизнь.

И Парки внимая шуршанье и лепет,
Украв увядающий цвет,
С прозрачным прощаемся призраком лета,
Закатом сведённым на нет.

В вечернем осеннем лесу
Прохладно, и тихо, и грустно.
Пустую корзинку несу
С мечтою о рыжике–грузде.

Так мягко вальсирует лист
С осинки на землю, на кочку.
Мы «тихой охотой» зажглись, –
Но нынче в лесу ни грибочка:

Ни грýздя, ни боровикá,
Ни даже поганки приличной.
Висит паутинка, легка.
И лист зеленеет брусничный.

И тянет сосновой смолой
И влажною тиной с болотца,
И лес наполняется мглой,
И риск на сучок напороться.

Сухие пеньки обхожу,
Боясь потревожить гадюку.
Уже без надежды брожу,
Повесив корзинку на рýку.

Теперь, и мечтою пуста,
Она средь ветвей мне помеха.
Таинственным мраком куста
Моё поглощается эхо.

Сквозь рощицу тощих берёз
К болотцу поближе пробравшись,
Я вдруг попаду в царство грёз,
На кочку повыше взобравшись.

Туман, сизый млечный обман,
Стелился и плыл над болотом,
На нас напуская дурман,
Как тýрман [46], крутя повороты.

И сизые крылья над тьмой
Всплывали и лес накрывали…
И я уезжала домой
Хотя без грибов, но с крылами.

На утлой лодчóнке по гребням–волнáм,
По бурям житейского моря
Плыву, озираясь по всем сторонам,
Я в поисках места без горя.

От горя к горáм, от мирской суеты –
К лагунам в морскую обитель,
На лодке дырявой везу я мечты,
Себе и маяк и смотритель.

Несётся в обитель затишья мой чёлн,
К своей благодати жемчужной.
Балласт прежней жизни лежит кирпичом, –
Когда–то он станет ненужным.

Он близок уже – вожделенный тот край,
Где брошу заветный свой якорь.
Откроется взорам лазоревый рай,
Желанный и солнечно–яркий.

Мой аквамарѝном пронизанный рай,
К тебе я плыву сквозь ненастья.
Прошу у судьбы: бреши в лодке задрай
И дай хоть немножечко счастья

Живём и ждём, чего–то ждём,
Ждём в будни, в день воскресный:
Когда плоды трудов пожнём,
Иль манны вдруг небесной

Получим просто так, в аванс
(но мним, что заслужили).
И каждый ждёт свой фарт и шанс,
И рвёт для счастья жилы.

А жизнь в полосочку идёт
Ни шатко и ни валко.
И всё народ чего–то ждёт,
И времени не жалко.

Играй, жалейка, пой гармонь!
Ах, некому нас высечь! –
Мы всё пытаемся огонь
Из деревяшек высечь.