Борис Херсонский - Кабы не радуга

после свинарника жизни неподъемных пустых трудодней
после упитого мужа измывающегося над ней
аллеи плотный кустарник скульптуры на каждом углу
музыка из репродуктора коврики на полу
буфетчица из кастрюли разливает компот
а выпьешь горячего чаю сразу бросает в пот

на столе газеты журналы для просвещения масс
куяльник назвали хуяльником смеху было на час

В сказке о рыбаке главный герой – корыто.
В корыте главное то, что оно разбито,
как сердце влюбленного. Боже, как он раним!
Ходит в камзоле, в дрожащей руке мандолина.
Во рту запеклась комком голубая глина.
Вот мы какие! Хороним, да не храним.

И мертвые губы тихонько шепчут: "Гренада".
Отряд не заметил потери бойца – и не надо.
Отряд ничего не берет на заметку. Он,
продвигаясь вперед, издает победные звуки.
Подлунный мир из рук переходит в руки,
немец вышел к Волге, а там вместо песни – стон.

Вот мы какие. А думали – мы другие,
из окопов писали в тыл: "Мои дорогие!",
в треугольники складывали измаранные листки,
писали адрес деревни, давно спаленной,
только трубы печные торчат, да в роще зеленой
соловей поет от томления и тоски.

Мои дорогие! Тут хорошо и страшно.
Кормят навылет. Братаются рукопашно.
Раз в три года пригонят артистов – они,
как умеют, утешат в скорби нашего брата,
сверху слышен стрекот летального аппарата.
Напишите, как жизнь у давно погибшей родни.

Все меняется к лучшему. Так, уроки крамолы
прочно вошли в программу начальной школы.
Темы уроков – оскорбление флага, герба,
всех мировых религий и их пророков.
Нынче уже никто не мотает сроков,
у зэковской тачки не разгибая горба.

Темы уроков – шедевры древней культуры
как сюжеты для злобной, пошлой карикатуры,
кто победит – поедет на практику в Эрмитаж.
Там открылась выставка дерева для глумленья,
иконы – доски, скульптуры – те же поленья,
из всех искусств важнейшим является эпатаж.

Покажи нам, дева, все, что прежде скрывала.
Нет работы важнее-нужнее крестоповала.
Орган чести – промежность, грудь – важнее лица.
Мальчик кудрявый, листая страницы "Плейбоя",
видит голых валькирий, летящих над полем боя,
на котором не сыщешь ни живого, ни мертвеца.

Он был в стране лилипутов, но этого не заметил.
Слишком уж были малы – мельче мельчайшей пыли.
Он не слышал, как на крыше собора хлопал крыльями
петел,
как звенели кружки в трактирах, где лилипуты пили.

Он не думал, что быть огромным – не значит быть
совершенней.
Пока он делал шаг – сменялось пять поколений.
Он не знал, что был причиной чудовищных разрушений,
а если и знал – не испытывал сожалений.

Потому что размер имеет значение. Кроме размера
ничего не имеет значения. Нам недосуг разбираться
в мелких подробностях путешествия Гулливера,
о котором мы сейчас рассказали вкратце.

Так всегда бывает с сынками хищных отцов, любимцами
матерей.
В роду нечисто – кажется, дедушка был цыган или еврей.
Зато в дому все прибрано. От печи до дверей

тянется полосатый коврик, в углу ведро
с огрызком веника, в рассохшемся сундуке – добро,
в узкой вазе – распадающееся павлинье перо.

Каждый год карандашные метки на косяке дверном:
мальчик растет, но медленно. Плотный каменный дом
с черепичной крышей нажит бесчестным трудом.

А как выпьет папаша, как станет учить кулаком,
сын бросится к матери: битва с общим врагом.
Пошатнувшись, упал папаша, а сынок из дома – бегом.

На фронт, на учебу, потом – исключение, подпольный
кружок,
психушка, холодные ванны, электрошок,
кокаин (счастливый, называется, порошок).

Потом сынок – во главе государства. Потом – война,
вначале победоносная. Покоренные племена.
Огромные территории. Неясно, куда девать.
Потом понемногу противник начинает одолевать.

Потом – дорога домой. На пороге стоит отец,
грозит кулаком: ага, прибежал, подлец!
Теперь ползи на брюхе. И подлец на брюхе ползет.
Землю грызи! И подлец – ничего не поделать – грызет.