Борис Херсонский - Кабы не радуга

Им отвечает Любящий: "Мне дорог ваш облик земной,
а вечный мой образ в душах ваших – и без того со мной".

Если б никто не научил Саломею танцу семи покрывал,
об Иоанне Крестителе мало бы кто горевал.
Две тысячи лет – как был посажен в подвал,
так и сидел бы пророк в темнице, кашу ел,
   экскременты бы зарывал
там же в углу,
в земляном полу,
копал бы ямку черепком от печного горшка,
да над Иродом потешался бы исподтишка.

А Ирод бы царствовал, вина себе подливал,
не просил бы падчерицу о танце семи покрывал,
которые постепенно падают, обнажая девичий стан
с втянутым животом, круглым пупком и нежным пушком.
Знай наполнял бы питьем граненый стакан
да захаживал бы туда, куда царь ходит пешком,
становился б к стене, пускал бы струю,
думал бы думу свою.

Но все сложилось иначе: на блюде лежит голова,
на губах ее запеклась кровь и пророческие слова
о том, что дорога у Господа должна быть ровна и пряма,
а придет ли Господь – не нашего дело ума.

А топор при корне дерева и теперь лежит, как лежал,
и не помнят своей вины, кто пророка жизни лишал.

И стоит обнаженная девочка – семь покрывал у ног.
Она танцевала так, как никто станцевать не смог.

То ли кровь замедлила, то ли время ускорило ход,
то ли взломан подсознания тайный код:
все понятно, прозрачно, как первоначальные воды
для Того, чей дух носился над бездной вод,
и ни плоть, ни твердь не стесняли Его свободы.

Раздвигаются веером перистые облака,
истончаются, блекнут. Сын ангельского полка —
самолетик-искорка виден издалека,
тянет белую нить за собой, и какое
у него оружие на борту?
И что будет с преступившим черту
поперек небес? Оставят в покое?

Вдоль по вечности, по простым-простой,
с колокольчиком, с головой пустой…

И привидится же такое…

Бог соседке говорит:
"К вам летит метеорит —
сам вчера читал в газетке!"
Все, что скажет Бог соседке,
то соседка повторит.

Вырастила трех ребят.
Как положено, до пят
юбку черную носила
и платочек до бровей,
мак святила в Маккавей,
как водичкой окропят —
сразу прибывает сила.

Землю вдарит в бок болид,
сразу сердце заболит
и волна пойдет кругами
с телевышку высотой,
на волне Илья святой,
красных ангелов синклит,
Кремль московский вверх ногами.

Этот мир встряхнуть пора.
Так посереди двора
выбивает пыль хозяйка
из потертого ковра,
и пылинок легких стайка —
что крупицы серебра.

Вот ударит Землю в бок
что есть силы гневный Бог —
так написано в газете,
здесь, на третьей полосе,
вот статья, читайте все,
кто богат и кто убог,
кто покуда жив на свете.

Не успеешь и вздохнуть,
пепел серенький стряхнуть
с непутевой сигаретки,
только лоб перекрестить,
только недругов простить
да прохожим возвестить
то, что Бог открыл соседке.

Просыпаешься, вскакиваешь, натягиваешь штаны,
смотришь в иллюминатор и думаешь: вот те на!
Две огромные мертвые туши в море видны.
Да нет, не две, а четыре. Боже! Еще одна!

Выбегаешь на палубу. Куда ни посмотришь – блин,
огромные мертвые чудища, как острова!
Хоть строй на них города. Страшно думать – такой исполин
был жив и плавал там, в глубине! Приплюснутая голова,

раздвоенный хвост, плавники – огромные веера
розоватого цвета, брюхо белое, и на нем
сидят огромные птицы, не видел таких ни вчера,
не позавчера, ни в детстве. Мы не рискнем

плыть дальше средь этих трупов. Осталось одно —
ждать, пока они лопнут и снова уйдут на дно.

Какими были они? Что погубило их?
Все передохли, или там (Господи сохрани!),
в глубинах, осталась пара-тройка живых?
Если встретят нас, что сделают с нами они?

Мы узнали о них, когда пробил их смертный час.
Подобно этому наше собственное естество,
живое и мощное, скрыто глубóко в нас.
А то, что всплывает в сознании, чаще всего мертво.