Борис Херсонский - Кабы не радуга

Как река разветвляется в устье, в конце пути
жизнь существует в нескольких – трех или пяти
вариантах, как ни старайся, единства в ней не найти.

Женитьба, аборты и все же – рожденье детей,
правленье диктатора с набором жестоких затей,
святейший владыка – значит, святого святей.

Смена времени, места, бегство, новые берега,
шелестит осока, воспитательница была строга,
при дележке кому-то достался лишний кусок пирога.

Он съел и не подавился, не встал поперек кусок,
зарывается маленький краб во влажный песок,
связан петух, тетка точит нож о брусок.

Вчера несуна задержали на проходной.
Куда ты торопишься? Выпьем еще по одной.
Сын за отца не ответчик – видимо, не родной.

Тому, кто умер в годах предвоенных,
откуда знать, что он не дожил до войны?
Тому, кто умер в лагере для военнопленных,
откуда знать, что пленные были освобождены?

Что электроток от колючей проволоки отключили,
вышки снесли, ворота открыли, мертвых отрыли – ступай,
несчастный, куда глаза глядят, или,
если ослеп, куда ноги несут, но знай:

жизнь всегда бывает до войны, или в годину
войны, или после – перед новой войной.
И негоже тебе, мужлану, простолюдину,
роптать на того, кто правит твоей страной.

Он, благородный, объезжает коней благородных,
садится к штурвалу птицы сверхзвуковой,
спускается в бочке на дно озер пресноводных
и в морские глубины ныряет вперед головой.

Только мелькнут в волнах розоватые пятки,
мелькнут огромные челюсти, треугольные плавники…
Что же мы не нырнули за ним, подкачали, ребятки!
Век не видать нам ни воли стальной, ни железной руки.

Вагончики фуникулера, красно-желтые, еще те,
бельгийские, открытые, на манер дачной беседки,
катают деток на такой высоте,
что с земли не видать, куда укатили детки.

Разве только в бинокль театральный смотреть,
или в трубу подзорную, раздвижную,
разве только медный чайник на примусе разогреть
или купить по случаю машинку "Зингер" ножную.

Плюс керосин в канистре, если отключат свет.
Прикрутить фитиль, чтоб расходовать понемногу.
Плюс приличный костюм в чемоданчике на случай,
если придет ответ
на все вопросы, с которыми обращался к Господу Богу.

Школьный двор. Как положено, во дворе
ученики-мученики выстроены в каре,
что полк на плацу. С полками жить – по-полчьи выть.
Мальчики вырастут – будут шпионов ловить,
охранять границы, тюрьмы и все такое,
давать отпор врагу железной рукою,
пить горькую. Забивать косяк на пустыре.
А пока стоят в каре на школьном дворе.
Барабан отбивает морзянку: точка-точка-тире.

Выпускник-дылда идет, глядя вниз и вперед,
у него на плечах первоклассница. Маленький рот
сжат и сосредоточен, передничек с кружевами
поверх платья. Кумачовый плакат со словами
о книге – источнике знаний на серой глухой стене.
Источник знаний течет широко по нищей стране,
впадая в Каспийское море, с Волгою наравне.

Выпускник-дылда идет. Ладони его
придерживают коленки девочки. Ничего,
все скоро кончится. Сияют белые банты
и медные трубы, наяривают музыканты,
им сегодня еще успеть хоронить гэбэшного генерала,
там тоже цветов завались и народу будет немало.
А девочка держит в руке колокольчик, и он
молотит-колотит, в ушах отдается звон.
Директор в военной форме, даром что без погон.

Белые нитяные чулочки. Босоножки, из них торчат
пальчики. Девочке тоже нянчить внучат,
тянуть до пенсии, ставить подпорку
под веревку с бельем, размачивать корку
в молоке, лежать под простыней с застывшим лицом,
рядом с погибшей страной – и дело с концом.

А пока директор толкает про девятнадцатый съезд.
Колокольчик колотит-молотит. Как им не надоест?

Родство горних сфер и горных пород
в курсе занимательного богословия за живое берет.
Охромевший архангел, крылатые бунтовщики,
археологические находки, упакованные в ящики.