Вера Полозкова - Осточерчение

Джеффри думает: «Бэйб, дай пройти ещё октябрю
или ноябрю.
Вон она родит – я с ней непременно поговорю.
Я тебе клянусь, что поговорю».
Джеффри курит и курит в кухне,
стоит и щурится на зарю.

Что до Пайпер Боул – этот мальчик её не старит.
Пайпер мнится – она с ним всё ещё наверстает.
Пайпер ждет, когда снег растает,
Слушает, как внутри у неё гудение нарастает,
Пайпер замужем, но когда-нибудь перестанет —
И поэтому копит на чёрный день: день,
когда её все оставят.

Что до мальчика Пайпер – то он мечтает о миллионах,
Ходит в баснословных своих очочках-хамелеонах,
От ладоней его холёных,
Очей зелёных
Пайпер отваживает влюблённых и опалённых,
Называет мальчика «оленёнок»,
Всё никак на свою отраду не наглядится,
Всё никак ему колыбельных не напоётся,
Он прохладный и ускользающий, как водица,
Между пальцев течёт, а в руки всё не даётся;
Мать шипит ей: «Да он тебе в сыновья годится».
В Пайпер это почти проклятием отдаётся.

Что до Ричарда Боула, то он как загнанная лошадка.
Он измучен: дела у фирмы идут ни шатко
И ни валко; а игры Пайпер его смешат как
Все попытки позлее цапнуть его за пальчик.
Этот мальчик, наверное, денег и славы алчет.
Ну а Пайпер со временем делается всё жальче.

Что до Ким, ближайшей подруги Пайпер,
то это икона стиля.
Как могло быть не так, при её-то вкусе, её-то теле.
Ким неловко, что мальчик Пайпер
порой ночует в её постели,
Ким хихикает: «Как же мы это допустили?»,
Но не выгонять же его на улицу, в самом деле.

Дальняя спальня, за спальней ванная, душевая,
На полу душевой сидит Пайпер полуживая
И ревёт, и грызёт запястье, словно овчарка сторожевая.
Ричард обнимает её, целует в родную спину,
А потом в макушку, увещевая:
«Всё уже позади, заканчивай эту травлю,
Ну поверила, ну ещё одному кретину.
Детка, детка, я никогда тебя не оставлю.
Я уже никогда тебя
Не покину».

Говард Кнолл красавец, и это свойство
его с младенчества отличает.
Его только завистник не признаёт,
только безнадёжный не замечает.
В Говарде всякий души не чает,
Он любую денежку выручает
И любую девушку приручает —
И поэтому Говард всегда скучает.

Старший Кнолл адвокат, он сухой и жёлтый,
что твой пергамент,
Он обожает сына, и четверга нет,
Чтоб они не сидели в пабе, где им сварганят
По какой-нибудь замечательной блади мэри.
Кнолл человечней сына – по крайней мере,
Он утешает женщин, которых тот отвергает.

Вот какая-нибудь о встрече его попросит,
И придет, и губа у неё дрожит, и вот-вот её всю расквасит,
А у старшего Кнолла и хрипотца, и проседь,
Он глядит на неё, как сентиментальный бассет.

«Я понимаю, трудно с собой бороться, —
И такая в глазах его лёгкая виноватца, —
Но стоит ли плакать из-за моего уродца?
Милочка, полно, глупо так убиваться».

Нынче Говарда любит Бет (при живом-то муже).
Бет звонит ему в дверь, затянув поясок потуже,
Приезжает на час, хоть в съёмочном макияже,
Хоть на сутки между гастролей даже,
Хлопает ртом, говорит ему «я же, я же»,
Только он не любит и эту тоже,
От неё ему только хуже.

Говард говорит отцу: «Бет не стоила мне ни пенса.
Ни одного усилия, даже танца.
Почему я прошу только сигарету, они мне уже “останься”?
Ослабляю галстук, они мне уже “разденься”?
Пап, я вырасту в мизантропа и извращенца,
Эти люди мне просто не оставляют шанса».
Кнолл осознаёт, что его сынок не имеет сердца,
Но уж больно циничен, чтоб из-за этого сокрушаться.
Говорит: «Ну пусть Бет заедет на той неделе поутешаться».

Через неделю и семь неотвеченных вызовов на мобильном
Говард ночью вскакивает в обильном
Ледяном поту, проступающем пятнами на пижаме.
Ему снилось, что Бет находят за гаражами,
Мёртвую и вспухшую, чем-то, видимо, обкололась.
Говард перезванивает, слышит грустный и сонный голос,
Он внутри у неё похрустывает, как щербет.
Говард выдыхает и произносит: «Бет,
Я соскучился». Сердце ухает, как в колодце.
Да их, кажется, все четыре по телу бьётся.
Повисает пауза.
Бет тихонько в ответ смеётся.