Генрик Ибсен - Пер Гюнт - стихотворения

Грянь, барабан, протруби, рожок, —
нас навестил пророк!

Я некогда читал, что несть пророка
в отечестве своем. Да, это так.
Чарльстоунские верфь и особняк
сравнимы ли со звездами Востока?
В безвестности я жил, боясь молвы,
и мог ли я тогда хоть в малой мере
стать человеком действия? Увы —
я был невольник на чужой галере.
Я наживался в мелочной афере…
Теперь я понял: на таком пути
еще никто не мог себя найти.
Свой мир творить на грунте золотом —
не то же ли, что строить на песке…
Иные, возмечтав о кошельке,
в неистовстве об стенку бились лбом…

Иной хвостом вилял из-за короны,
как будто в ней вся соль его персоны…
Нет, лучше быть пророком. Это свято.
Тут ясно до конца, на чем стоишь,
тут за успех свой ум благодаришь —
не шиллинги, не доллары, не злато,
конечно, мне не случай здесь помог —
предназначенье… Значит, я пророк.
Проехать по пустыне на коне —
и стать пророком! Это вот по мне!
Я повстречал девчонку, дочь природы.
Она меня спросила: «Ты пророк?»
О, Господи, что я ответить мог?
Я ей не лгал – но у меня был слог
пророческий… А коль разоблачат,
пожму плечами и уйду назад.
Мне все равно. Со мной моя свобода.

Пророк и повелитель!

Что, рабыня?

Там, у шатра, стоят сыны пустыни,
твое лицо они узреть хотят.

Скажи им, пусть на страже постоят
и держатся отныне в отдаленье.
К сему прибавить можешь, что мужчины —
ничтожные и злобные творенья.
Анитра! Я не стал бы без причины
так говорить. Они друзья мне были.
Я с ними пил… Ах, в общем, согрешили!
Танцуйте! В созерцанье ваших ног
разгонит мысли скорбные пророк!

Пророк опечален. Он слезно скорбит,
припомнив позор пережитых обид;
но сердце полно добротой через край —
и скоро откроет он грешникам рай.

А танец – точно дробь на барабане!
Изящества в ней бездна, в этой дряни,
хотя ее пленительные формы
классической не достигают нормы.
Но что есть красота? Создать канон
для всех народов и для всех времен
довольно трудно. Образец любой
наскучивает быстро. Может статься,
поэтому я склонен увлекаться
дородностью и крайней худобой,
меня волнуют юность и седины, —
но не терплю проклятой середины.
…Да! Эти ножки не вполне стройны,
и эти ручки не совсем опрятны.
Но не скажу, что это неприятно, —
как раз такие нравиться должны.
Анитра!

Что?

Прелестное дитя!
Как бриллиант, ты блещешь в их кругу.
Я восхищен тобою не шутя.
Будь гурией в раю!

Я не могу.

Но я клянусь, что ты достойна рая!

Ведь у меня же нет души, пророк.

Но ты ее получишь. Дай мне срок…

Где ж ты ее добудешь?

Воспитаю!
Я, впрочем, сразу про себя сказал,
что девушка ты мелкая, пустая.

Но что душе здесь тесно – не поверю.
Поди сюда! Я череп твой измерю!
Ну вот! Нашлось местечко. Так и знал!
Что говорить! Ни глубины большой
ты не постигнешь, ни души великой
ты не вместишь. Но обладать душой
ты все же будешь, чтоб не стыдно было…

Пророк, ты добр…

И что ж?

Ты добр, владыка…
Но все-таки ты с этим не спеши…

С чем не спешить?

Не надо мне души —
хочу другого…

Я бы все отдал.

Какой красивый у тебя опал!

О женщины! Вы падки на обман,
и вас за это осудил Создатель,
но в этом прелесть. И один писатель
сказал: «Das ewig Weibliche zieht uns an!» [16] «Вечно женственное влечет нас!» – Пер, не договаривая до конца, цитирует одну из последних строк «Фауста» Гёте: «Вечно женственное влечет нас ввысь!»