Фридрих Шиллер - Коварство и любовь. Перчатка

Вурм (берется за шляпу). Как угодно, мадемуазель Луиза. Это в вашей воле.

Луиза. В моей воле, говорите вы? в моей воле? Иди, варвар! повесь несчастного над пропастью ада, попроси его о чем-нибудь, богохульствуй и говори, что это в его воле! О! ты слишком хорошо знаешь, что привязанности крепче цепей держат наше сердце! Теперь мне все равно. Диктуйте дальше! Я перестаю и думать. Я уступаю адскому коварству. (Опять садится.)

Вурм. «Целый день стережет, как Аргус». Есть?

Луиза. Дальше! дальше!

Вурм. «У нас вчера был в доме президент. Смешно было смотреть, как добрый майор защищал мою честь».

Луиза. Прекрасно, прекрасно, превосходно! Продолжайте!

Вурм. «Я прибегла к обмороку, чтобы не захохотать».

Луиза. О небо!

Вурм. «Но мне становится уже несносно притворяться… несносно. Как бы я рада была от него отделаться!».

Луиза (останавливается, встает, ходит взад и вперед, опустив голову, словно ищет что-то на полу, потом опять садится и продолжает писать). «От него отделаться».

Вурм. «Завтра он на службе. Наблюдайте, когда он уйдет от меня, и приходите по уговору». Есть: «по уговору»?

Луиза. Да…

Вурм. «По уговору к любящей вас… Луизе».

Луиза. Недостает только адреса.

Вурм. «Господину гофмаршалу фон Кальбу».

Луиза. Боже всемогущий! Это имя так же чуждо моему слуху, как чужды сердцу моему эти постыдные строки! (Она встает и долго безмолвно смотрит на написанное неподвижным взором; потом подает письмо Вурму; затем слабым, замирающим голосом). Возьмите, сударь! Свое честное имя, все счастье своей жизни отдаю я в ваши руки, Я – нищая.

Вурм. Полноте! Не унывайте, милая мадемуазель Луиза! Мне от души вас жаль. Может статься – почем знать? – я бы на кое-что и сквозь пальцы посмотрел. Право! ей-богу! мне вас очень жаль!

Луиза (смотрит на него неподвижным, пронзительным взглядом). Не договаривайте, сударь! Вы готовы пожелать себе ужасного…

Вурм (хочет поцеловать у нее руку). А положим, я пожелал бы эту хорошенькую ручку. Что вы на это скажете?

Луиза (с грозной торжественностью). Да я удавила бы тебя в первую брачную ночь и с радостью отдала бы палачам свое тело! (Хочет идти, но быстро возвращаетс я.) Теперь все, сударь? Можно лететь пташке?

Вурм. Еще есть кое-что! Вы пойдете со мной и поклянетесь, что это письмо добровольное.

Луиза. Боже мой! Боже мой! И ты утвердишь своею печатью дело ада?

Вурм уводит ее.

Зал у президента.

Фердинанд фон Вальтер быстро входит с открытым письмом в руках. В другую дверь входит камердинер.

Фердинанд. Не был ли здесь маршал?

Камердинер. Господин президент просит вас к себе, господин майор.

Фердинанд. Черт возьми! Я спрашиваю, не был ли здесь маршал?

Камердинер. Господин маршал наверху за карточным столом.

Фердинанд. Именем всех чертей, господин маршал должен явиться сюда!

Камердинер уходит.

Фердинанд (один, пробегает письмо и то останавливается в оцепенении, то в бешенстве бегает по комнате). Это невозможно! невозможно! В такой небесной оболочке не может таиться такое дьявольское сердце… А между тем… между тем, если бы все ангелы сошли с неба и ручались за ее невинность, если бы небо и земля, если бы Бог и мироздание соединились и ручались за ее невинность – ведь это ее рука… Неслыханный, чудовищный обман, какого еще не видывало человечество! Так вот отчего она так упорно не соглашалась на бегство! Вот отчего… Боже! теперь я прозрел; все становится мне теперь ясно! Вот отчего с таким упорством отказалась она от своих притязаний на мою любовь, и я готов был поверить этой коварной личине! (Быстрее ходит по комнате, потом опять останавливается в задумчивости.) Так глубоко понять меня! Отвечать на каждое смелое чувство, на каждый легкий трепет, на каждый пламенный порыв; понимать движение моей души по тончайшим, неуловимо-изменчивым звукам; рассчитывать на каждую слезу мою; следовать за мною на самые грозные вершины страсти; встречать меня у каждой страшной крутизны… Боже! Боже! И все это была лишь комедия! Комедия! О, если ложь так устойчива пред испытанием, как же случилось, что ни один дьявол не попал еще обманом в рай? Когда я открыл ей, какой опасности подвергается наша любовь, как убедительно сумела побледнеть притворщица! С каким победоносным достоинством встретила она дерзкие насмешки моего отца, а между тем в эту минуту она сознавала себя виноватою. Не выдержала ли она и самого главного испытания в своей правоте? Лицемерка упала в обморок… Каким языком будешь ты теперь говорить, чувство? И прелестницы падают в обморок. Чем ты оправдаешь себя, невинность? И потаскушки падают в обморок. Она знает, чтó она из меня сделала. Она видела всю мою душу. В моих глазах отражалось все мое сердце, когда я краснел от первого поцелуя. И она ничего не чувствовала? Может быть, чувствовала только торжество своего притворства? А я в пламенном безумстве думал обнять в ней целое небо! Самые бурные желания мои молчали! Душа моя не знала ни одной мысли, кроме мечты о вечности в союзе с нею!.. Боже! – и она ничего не чувствовала? Ничего не чувствовала, кроме того, что план ее удается? ничего не чувствовала, кроме сознания своих прелестей! – смерть и проклятие! – ничего не чувствовала, кроме того, что я обманут?