Андрей Грицман: Вариации на тему. Избранные стихотворения и поэмы

Так и живём: от Нерона к Декамерону,
и стонет Виери под рёв стадиона.

Ночами бесшумно, как римские кошки,
безглавые статуи мчатся сквозь рощи.

Здесь каменных улиц прокрустово ложе.
Мы были тогда на субботу моложе.

Бездонно-прямая прочерченность линий
от Ватикана до Муссолини.

Справа охра, слева охра, всюду мутная вода.
На Isola Tiberina я останусь навсегда.

Я выпил негрони на Piazza Navona.
Я выпил кампари на Via del Corso.
Там тяжким крестом
улиц ранней застройки
раздавлен волчицы
обугленный остов.

На поезде римском мы поехали к Остии
на пляже размять эмигрантские кости.
Там жили всё лето ни шатко ни валко
в квартирке с балконом три юных весталки.

Мы прожили тихо на Via Margutta
полжизни и съехали солнечным утром.
Короткие вечные расставания
у лестницы в небо на Piazza di Spagna.

Рядом piazza, слева пицца,
напротив серые глаза.
После неизбывной смерти
погляди потом назад.

У излучины Тибра – карабинеры.
Первый седер. Тяжкие символы веры
прикрывают сердца и свисают с плеча.
Безносые цезари и химеры
бесстрастно молчат.

Пятница. Словно замкнувшийся круг.
Вечереет. Пиццы волнующий дух
обещает и ноздри тревожит.
Солнце низко. Прохожие всё же зайдут,
но всё реже, кто сможет.

Десять старцев.
Альцгeймеров полный синклит.
Колоннадой секретная служба стоит.
Опущены жалюзи к ночи.
Старуха бездомная у стены
на глазах растворяется,
видно, во сне
крестится и бормочет.

Тальц ы – стрельчатые конусы
на берегу ледяной Вселенной.
Атлантида Сибири.

Стрела Ангары.
Хлопок рассветного расстрела
в леднике века.

Бурятская охрана —
низкая косая сажень
в подземелье дискотеки.

Остров ампира в весенней грязи.
Собака лает, ветер носит.

Улан-Удэ, ундина в долине Ангары.
Донный дым гибели.
Энтропия любви, время игры.

Свечи мерцающих судеб
на обесснеженной равнине.
Скоро Тулун.

Тулун. Ледяные ямы сортира.
Медведь на цепи.
Газовый туман крытой тюрьмы.

Братская ГЭС.
Сатуновский глядит в пучину.
Скоро смена.

Азиатский оазис.
Тёмное дыхание
уставшей степи.
Деревянные идолы безымянны.

Бездонна бездомность.

Только багульник —
как треснувшее стекло времени.

Тёплые чаши душ,
плывущие в глуши похмелья.
Утренний глоток дыма падает в небо.

Побег на восток —
единственный путь на запад,
на запах, на слух, на вдох.
Медные звёзды в безучастном небе.

Города – осколки света во мхах.

Кромка стынущих рек
поздней весны востока.

Русский восток —
красный восход без исхода.

Стаи омуля, плывущие
в жертвенном дыме
на краю живого мира.

Могилы над Байкалом —
перископы святых.

Пейзаж Григорьева:
пятна снега,
пятна света
в проёме стены,
в куда-то, где-то.
Стоп-кадр души места.

Потный аквариум, грохот.
Сибирские наяды
извиваются в дискотеке.
Не смотри, козлёночком станешь.

В тени «Химпласта»
храм повис в небе.
Просторный запах свежей древесины.

Бурятские боги молчат в чаще.
Чаша неба с замёрзшей водой.

Байкал.
Стекло льда.
Звук дна.
Длань зимы над весной.
Снег сна.

«Сибирская корона», «Кроненбург».
Край тайги.
Тяжкий выдох «Химпласта».

Звон льдинок – выпускниц университета
им. Адмирала Колчака —
гаснет на закате судеб.