Андрей Грицман: Вариации на тему. Избранные стихотворения и поэмы

Я ушёл, и огонь догорал без меня,
И никто не сидел без меня у огня.
Я зашёл в магазин, и в аптеку, и в банк,
но горящий огонь всё не шёл из ума.

Я давно переехал и в новом дому
напеваю и грустно-нормально живу.
Жизнь идёт, и привычно зовёт западня.
А огонь всё горит и горит без меня.

Президенты сменялись, и несколько зим,
я скучал по кому-то в какой-то связи.
Говорил, и писал, и хватал за рукав.
Собеседников круг поседел на глазах.

Жизнь живуча. Я вот – в магазин или в банк,
то присяду к огню, потому что устал.
Я дошёл до угла на мигающий свет
этих фар, и тепло всё дышало мне вслед.

Я живу в новом горьком житейском дыму,
но того же огня я найти не могу.
Отдыхая, сижу у другого огня,
но то пламя горит и горит без меня.

Джаз дождя тянет ноту в начале недели.
Вселенная измороси. Мотели,
пакгаузы, склады, станции, магазины
застыли в пригородной низине.

Здесь такое приходит на ум
тем, запаянным в автокоробках:
не сойти бы с ума, на свернуть бы налево.
Славно жизнь передумать, сначала и слева направо.
Но следить за дорогой, не остаться калекой.

Как букварь первоклассника, брошенный дома.
Остаться б на лето в тихом городе вязов.
Я последний из здешних,
кто останется с верой
в то, что время безгрешно,
в то, что школа откроет пудовые двери
и впустит обратно, на время.
Мы на время уходим, всего на неделю,
до начала недели,
а находим себя в безымянном мотеле
на смятой постели
с цепочкой на двери.

Джаз дождя по окну
тарабанит неровную тему,
и гудит грузовик на развилке хайвея.
Ты лежишь и не веришь,
что это случилось с тобою.
Вот и время пришло,
как Толстому, восстать,
выйти в звёздные двери.
Надо выйти совсем.
Не выйдет на время.

Рабочий день раздела вечных вод,
тяжёлый день создания небес,
когда душа пускается в полёт,
едва взглянув на пригородный лес,

на вечное скопление машин
у въезда в придорожный ресторан,
на два окна в мерцающей глуши,
на три других светящихся окна

родного дома, брошенного раз
и навсегда, оставшегося вне
достижимости её скользящих глаз,
невидимо открытых и во сне.
И вдруг заметит среди ста дорог
себя в машине, словно в клетке птицу,
ну, то есть, тело в звуках «Abbey Road»,
забывшее, куда оно стремится.

Среда. Под серым одеялом
застыл, остекленев, пейзаж.
Не мало ли тебе? Не много,
и сожаления с утра
поднялись, словно птичья стая,
в висячем воздухе морском.
Проснёшься, о себе не зная,
в обнимку с девушкой-тоской.

Пока она готовит кофе
и режет сахарный арбуз,
ты чувствуешь – не так уж плохо,
что нежная подруга грусть
отпустит понемногу сердце
в его загадочный полёт,
и, счастью своему не веря,
добавит кофе и вздохнёт.

Вот быт, разлапившись, ползёт
за мутный горизонт – в кухонный угол.
Висят слова: «чернуха», «креозот»,
«тариф», «сопло» и почему-то «ухо».

Спокойно-страшен пригородный быт.
Как будто бы за тыщу вёрст Манхэттен.
Все бодрствуют. И только муза спит.
Не на работе. Девка не про это.

Вот, босиком то в ванную пройдёт,
то небо осенит зевка зияньем.
Но тронется невыразимый лёд
и захрустит на дальнем расстоянье.

Метафоры проснутся по кустам,
и задрожит звезда в созвездье Рака.
Так звук летит по утренним дворам
от грохотанья мусорного бака.

Особенно по пятницам она,
нащупывая грань того порога,
увидит в чёрном омуте окна,
как в ночь Луна спускается полого.

Высвечивая ярко материк,
сидящий прочно на церковном шпиле,
и у бензоколонки грузовик
«U-HAUL», [6] «U-HAUL» – фирма по прокату грузовиков. где фары выключить забыли.

И в их лучах неторопливый снег
плывёт в шабат на грешную планету.
В такие ночи кажется, что не
сходится судьба с душой, и мы за это

должны платить бессонницей, и вслед —
мигренью гулкой утреннего быта.
Но на углу горит сугробный свет:
аптека до полуночи открыта.

Вот так мы сводим счёты с бытием,
сводя себя на нет в броске навстречу.
С утра как соберёшься за вином,
глядишь – уже субботний вечер.