Леонид Латынин - Праздный дневник

Гонит ветром по воде.
Водит по полю в метели.
Надоело жить нигде,
И не зá что, в самом деле.

И, кромсая сталью плоть
Или собственную душу,
Обещаю Вам, Господь,
Я контракта не нарушу.

Доживу до никогда,
Помолюсь ужо потопу,
Чтобы вечная вода
Смыла Азию в Европу.

Живая жизнь сочится как гранат,
И сок течет и переходит в слово.
Все сущее убого и не ново —
Как вкус шато и в полночь променад.

Так почему я жить опять хочу?
И почему волнует даже фраза,
В которой мысли примитивней аза,
Но свет подобен лунному лучу.

Так почему я верю, как в Христа,
И в поздний сон, и в Вербную неделю,
И в то, что Бог поцеловал Емелю
В смущенный ум, а Женщину – в уста.

А свет тяжел, а ночь полувзошла,
А кожа рук и в молоке, и в саже.
А за окном в неукротимом раже
Салюта россыпь ярка и пошла.

«Увы, увы мне», – повторяю снова,
Вслед за Борисом, жалко и смешно.
Не понимая, в сущности, ни слова
В том, что и тёмно, и темнó.

И в чем разгадка их неволи
Смириться мудро, как во сне,
И пасть, не отвечая, в поле,
В быту с историей вдвойне.

А птица кружится высоко,
Трава красна и зелена.
Какая, в сущности, морока
Братоубойная война.

Конечно, по законам стада
Все, как и должно на войне.
Вот и живешь в посаде ада,
С тяжелой пушкой на ремне.

Легкий мех золотой шиншиллы,
Перламутр в голубом огне.
Вы с улыбкой земной Далилы
Наугад подошли ко мне.

В темном бархате, в стиле леди,
Опустив милосердный взгляд,
Где гуляли во фраках медведи,
Представлявшие стольный град.

Как легки ваши па и зыбки,
Осторожны под звуки труб,
Как торжественно тень улыбки
Чуть коснулась неполных губ.

Где вы, замки моей Женевы,
Где с рассветом не гасла свеча
И лежала рука королевы
Невзначай поперек луча?

Чай пролит во время оно
На зеленый с красным снег.
В небе кружится ворона,
Выбирая свой ночлег.

Справа ночь, и слева тоже,
Посреди висит луна.
Все мне кажется похоже
На посудину вина.

Терпко, горько, ярко, влажно.
И стеклянно, и светло.
Все, что больно и продажно,
Вон из сердца истекло.

И еще, конечно, кстати,
Из откуда в никуда
СВЧ, дуга кровати,
Крови черная руда.

Какое солнце молодое,
Какая плоская земля.
И на холме дымится Троя
На фоне красного кремля.

И те цвета вдали едины,
И рознь меж ними не видна.
Я выпил обе половины —
Суть наваждения до дна.

И эта смесь вины и веры,
Со справедливостью внутри,
Увы, такие же химеры,
Как блоковские фонари.

Неяркий свет на два квадрата.
В метели смута и тоска.
И что твоя ума палата
При свете черни Спартака.

Тяни себе из смуты нити
И не спеши из круга вон.
Все повторяется в граните.
И жизнь, и смерть, и даже сон.

Ветер грохнул по вымокшей крыше
И затих, отлетя на восток.
И луна, проплывавшая выше,
Оказалась у сомкнутых ног.

И светила, горела, играла,
Нежно дыбила влажное то,
Что стекало по лону металла
Сквозь небес молодых решето,

По дороге к забытому дому,
Меж грозы и начала дождя,
Уподоблено плавному грому,
Что еще рокотал, уходя.

Позабыв о недолгой истоме
Нетревожного праздного дня,
Где все двигалось, плавилось, кроме
Много Вас и немного меня.

Серый ветер дует в очи,
Пес зевает в стороне.
Середина праздной ночи
В непроснувшейся стране.

Что я здесь, за краем света,
В центре выпученной тьмы,
В ожиданье сна и лета,
Пленник ветреной зимы.

Что я им, живым и спящим,
Что я нам, идущим встречь,
Безнадежно настоящим,
Как сорвавшаяся речь.

Пес пропал, зима иссякла,
Свет на краешке ветвей.
И извне пустая сакля
Все отчетливо видней.

Не замечаю быта и печали,
Не различаю света или тьмы,
Но все, что было в мизерном начале,
Нам сохранили зрелые умы.