Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2 - Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

Я восхищался новым полотном:
Певичка в ресторанчике ночном
У микрофона высветлена резко.
Я, впечатленью подведя итог,
Скажу, что фантастический цветок
Взошел на грунте грусти и гротеска.

Но вдруг — толчок, потом опять толчок –
И света станционного пучок
Ударил об автобусные стёкла.
Рассвет обозначается едва.
Я в городе, где от дождей листва
Обвисла, потемнела и намокла.

Ну что ж, — бери свой чемодан, неси
До первого свободного такси,
А встречи, впечатления, дорогу —
Спрячь в памяти.
…Сейчас мы завернём.
Я вижу белку на окне моём.
Подъехали. Я дома. Слава Богу.

Розу в волосы заколите,
Веер китайский подвесьте к руке.
Вам бы где-нибудь на Гаити
Плясать на столе в ночном кабаке.

Только там, у дубовой стойки,
Где гавайской гитары стонет струна,
Всем неудачникам все неустойки
Счастье выплачивает сполна.

Всё мудро устроено в мире, –
И то, что замужем ты,
И то, что в твоей квартире
Стоят на столе цветы.

И то, что, придя с работы,
Твой муж находит уют,
И то, что эти заботы
Встречаться нам не дают.

Но если при редкой встрече
Ты мне кивнёшь на ходу,
Я эти глаза и плечи —
В глубокую память кладу.

Я счастлив. И нет мне дела,
Что меж нами преграды одни.
Как бы ты мне надоела,
Если бы не они!

Только встречу и погляжу —
Рвётся душа на части,
Ходит по первому этажу
Моё калмыцкое счастье.

Где кибитки и где холсты,
Песнь по степным просёлкам?
Ты по-французски лепечешь, ты
Ноги сжимаешь шёлком.

Устремляется вспять поток,
Если плотиной заперт.
Будем мы глядеть на восток,
А уходить на запад.

Нашей беды большой
Кто подсчитает убытки?
О если б забыться праздной душой
В твоей кочевой кибитке!

В тот тёмный год отца из дома увели.
Под рёв ветров заупокойных,
Казалось, треть страны в тот год ушло с земли
В сопровождении конвойных.

Год пыток, год смертей, год сталинских расправ,
Процессов, массовых расстрелов,
Вожди беснуются, стране хребет сломав,
И бед на сотни лет наделав!

Год ссылок и разлук, арестов и тревог,
Год всероссийского погрома!
Я вспоминаю блеск начальственных сапог
И грозный окрик управдома.

Он всюду, как шакал, вынюхивал беду,
И, будучи дельцом прожжённым,
Кому-то сразу он, как водится, за мзду
Сбыл нашу комнату с балконом.

А я, заткнув в полу крысиную дыру,
Мой стул, мой стол, одежду, койку
Легко перетащил в пустую конуру,
Где видишь из окна помойку.

Однажды вечером я в свой чулан иду
(Я где-то ночевал у друга).
Сосед мой, торопясь, кивнул мне на ходу,
Глаза скосивши от испуга.

А позже я узнал, что в эту ночь за мной
Какие-то явились трое.
Ещё наслушаюсь я брани площадной
Осатанелого конвоя.

А в институте всё я рассказал друзьям,
Я навсегда прощался с ними,
Я думал, что меня сошлют в Сибирь, а там
Сгноят в каком-нибудь Нарыме.

И вечером, один, сидел я в тишине.
Окна темнела крестовина.
Ждал, что придут за мной, но с шумом вдруг ко мне
Ввалились Жорж, Борис и Нина.

У каждого из них какой-то тюк в руке.
— Бери-ка тёплые вещицы!
— Достали кое-что! Не дело налегке
Тебе по холоду тащиться!

Но брать мне не пришлось тех сказочных даров.
Причиной опасений ложных
Была, как раз в ту ночь, проверка паспортов
У элементов ненадёжных.

Страна, где прошлого тепла ещё зола,
Страна, где волны страха катят,
Там хватит, может быть, на сто столетий зла,
Но и добра на сто столетий хватит.

…В поле на рассвете –
Женщины и дети.

А вагоны на перроне —
Это мир потусторонний

И в окне вагона —
Голова — икона.

Не лицо уже, а лик.
Смотрит отрешённо
Бритый, высохший старик
Из окна вагона.