Юнна Мориц - Стихотворения

Слыхала я, что кровь бежит быстрей
По человечкам маленького роста.
Но этот случай — он из ряда вон!
С тех пор прошло четыре-пять столетий,
А эта кровь не пробежала круга,
Не смыла тех чернот, которым за день
Живая кровь скопляться не дает!

За это время кровь дрожащей мышки
Вокруг земли не раз, не два промчалась,
Очистив жилки серого созданья
И память от досадных нечистот.
За это время вспомнили китайцы
О Лао Цзы, Конфуции, продумав
Возможность к ним гуманного подхода
И к лучшему их участь изменив.

А мой артист малюсенький — нещаден,
И густо пену на губах разводит,
И рыкает, как водевильный лев,
О драме зло мечтающий, о драме!
Но в драму не годится этот сорт.

Зеленое яблоко, алый гранат
Со мной провели эту ночь,
И в памяти сочной они сохранят
Мой дом, и мой дым, и мою одиночь.

И в своем ароматном раю
Безгрешные эти плоды
Не забудут бессоную душу мою,
Поющую — как мускул воды,

Как мускул ручья в незримой скале,
Где, в моем отражаясь стекле,
Пьют из ладоней многие.
И многие моют ноги.

Нас больше нет. Сперва нас стало меньше,
Потом постигла всех земная участь, —
Осталось только с полдесятка женщин,
Чтоб миру доказать свою живучесть.

Мы по утрам стояли за кефиром,
Без очереди никогда не лезли,
Чтоб юность, беспощадная к кумирам,
Не видела, как жутко мы облезли.

Дрожали руки, поднимая веки,
Чтоб можно было прочитать газету.
Мы в каждом сне переплывали реки,
И все они напоминали Лету.

По этим рекам на плотах, паромах
Мы достигали берегов туманных,
Чтоб навестить товарищей, знакомых,
Поэтов, серебрящихся в нирванах, —

Они вдали держались волей твердой,
Поскольку есть такое суеверье,
Что коль во сне тебя коснется мертвый, —
Кончай дела, твой ворон чистит перья.

С утра, надравшись кофе до отвала,
Мы все держали ушки на макушке,
И Муза нам прозренья диктовала:
Нужны ей гениальные старушки!

Мы текст перевирали понаслышке:
Трава? Дрова? Весна? Весла? Неважно!
Но в ритме нашей старческой одышки
Гармошка правды пела так отважно!

И все же я простить себе не в силах,
Что в пору слуха ясного и зренья,
Когда стихотворила хоть на вилах,
Я не сложила впрок стихотворенья.

Какой запрет, какие предрассудки,
Мне в старчество мешали воплотиться
И ветхий возраст свой сыграть на дудке
До черных дней, где трудно отшутиться?

Как я могла не думать о грядущем
И растранжирить силу так беспечно?
Теперь пылаю взором завидущим
На дев, и прочих, чье здоровье безупречно.

Ах, было бы мне — лет не сто, а сорок!
Я написала бы о старчестве заране:
Открыв сто тысяч самых темных створок,
Я выудила бы предвоспоминанье.

Я б испылала дважды свежесть мига,
Вперед судьбе заядло забегая!
И может быть… волнующая книга!
И может быть… судьба совсем другая!

Если работать в осеннюю ночь до утра,
Странные вещи случаются, странные вещи.
Вдруг в тишине завывают по-волчьи ветра,
Или кулак по стеклу колошматит зловеще.

Не говорите, что это никто и нигде!
Вас я не хуже толкую явленья природы.
Есть небывалая чуткость в полночном труде —
Так отраженье рождают бегущие воды.

Зеркало нас переводит на мертвый язык,
Точность его простирается только на тело.
И в переводе зеркальном читается вмиг
То, что от глади отпрянув, душа отлетела.

Дело другое — когда сумашедший ручей
Или река, на порогах встающая дыбом,
Запечатлят мимолетом лохмотья грачей,
Старую грушу и всякую душу на выбор.

Зыбью и рябью принежив дыханную суть,
В путь прихватив ее образ, а также идею,
Всю эту живность они в своих ритмах пасут,
Не подражая природе, а будучи ею.

Чуткие знают об этой особой среде,
Сердце сжимающей, бьющей на совесть все хлеще.
Не говорите, что это никто и нигде!
Странные вещи случаются, странные вещи.