Юнна Мориц - Стихотворения

В слезах дождя — и наши слезы
Во всей, быть может, полноте.
И знайте — капельные дозы
Живут в бескрайней высоте!

По капле выходя за рамки,
Они достигли потолка —
Из них воздушны строят замки
На небосводе облака.

Из них ваяют обольщенья,
И знаки вещие, и сны.
Их моментальны превращенья
И лично к ним обращены!

Они плывут, как дирижабли,
Цедя сквозь жабры каждый луч.
Но ветер их берет за грабли,
Сгребая для чугунных туч —

Там все готово для рыданий,
Уже колесики дрожат,
И винтики воздушных зданий —
За каплей капля! — дребезжат.

Хлестнул огонь! И взвыл пантерой
Доисторический прибой!
Но капля остается мерой
Стихии этой и любой.

С ним не так мне было нелюдимо —
Не на пальце, а в груди сияло.
Покатилось вдаль колечко дыма,
А ведь жаль — и это потеряла!

Упорхнуло дымное колечко,
Из груди колечко дымовое,
И оно сжималось, как сердечко —
Дымчатое, нежное, живое.

И оно сжималось и летело
В грозовом огне над волчьим лесом, —
Как душа, покинувшая тело
Женщины, стоящей под навесом.

Трепетало и переливалось,
Гибель огибая и минуя.
И колечком дыма оставалось,
Обручальной дымкой поцелуя.

Оставалось так или иначе
Обручальным, дымчатым и нежным:
Дымчатым колосиком удачи,
Дымчатым колесиком надежы.

Так или иначе оставалось
Обручальным дымчатым созданьем,
От груди все дальше отрывалось,
От груди, раздвинутой дыханьем.

Я легко-легко и без нажима
Этот путь глазами повторяла,
Покатилось вдаль колечко дыма,
А ведь жаль — и это потеряла!

Он выступает красиво,
С размахом и вдохновеньем,
Да, с душевным подъемом,
Энергично и артистично,
На древянных подмостках
Перед самой взыскательной публикой,
Возлагающей на маэстро
Такие большие надежды!

Он закатывает глаза
Перед тем, как достичь высот.
Его инструмент совершенен —
Он залит кровью и солнцем.
Исполнитель не знает равных,
И в крови он не больше,
Чем все другие.

Зритель стоит на цыпочках,
Затаив дыханье, вытянув шею,
Пуская морозный пар
И обливаясь потом, —
Публика страшно волнуется!
Чтоб разрядить напряженье,
Мясник барабанит костями.
Браво! Концерт окончен.

За фанерной скрываясь дверью,
Он снимает кожаный фартук,
Сбрасывает халат,
Моет руки свирепым мылом,
Пемзой трет и скрипучей щеткой,
Окунает лицо под кран.
Кофе! Кружку черного кофе!
Вы сегодня в ударе, маэстро!

Он глотает кофе как воздух,
Он выходит на свежий воздух,
Где с кусками свежего мяса
Вы спешите к себе на кухню,
Презирая его — за что?! —
С отвращеньем высокомерным,
Но при этом глотая жадно,
Переваривая утробно,
Сокровенно благославляя
Древний ужас его искусства.

Ему когда-то было сорок лет,
А мне тогда же — двадцать пять.
Болтая
Веселую и злую чепуху,
Он с нами путешествовал по рощам
И улочкам готической земли.
И как-то раз, на цыпочки поднявшись
И втягивая пухленькое брюшко,
Напрягся он и сделал поцелуй
Тайком в мою не пламенную щеку.
Какая это скука, боже мой!..

Поступок был не то чтобы дурен,
А жалок и прискорбен глухотою,
Плешивостью кудрявого сердечка,
С которым жил малюсенький артист
И сочинитель добрых водевилей,
О драме зло мечтающий, о драме!
Но в драму не годится этот сорт.

Ты обернулся и увидел нечто
Похожее на карликову ярость,
И синими китайскими глазами
Прочел… и, улыбаясь, протянул
Рассерженному гному сигарету.
Но дым не утолил его амбиций,
А лишь слезой жестокой заволок.

С тех пор прошло четыре-пять столетий,
Воюющие страны помирились,
А дружеские страны подрались.
Таких людей убили террористы,
Таких высот достигла медицина,
Такие бомбы испекла наука!
Такие прилетали к нам тарелки,
Такие попадали к нам вещицы,
Такой парад планет по нас прошел!

Такие драмы разодрали душу,
А карлик не изжил своей обиды,
Он накачался ею, как сифон,
И распузырил под напором страшным,
И выпускает иногда струю
Злобивой газированой шипучки —
И все с одной и той же ложкой дегтя!
Какая это скука, боже мой!..