Игорь Чиннов - Собрание сочинений - В 2 т. Т.1 - Стихотворения

И как в кино, мгновенной сменой кадров
Покажет память многое другое:
И блеск берез, и тени старых кедров,
И римский день в полупрозрачном зное.

Мимо мумий! Мимо мумий! Мимо мумий!
(Трупов!.. Размалеванных матрешек!)
Мы прошли, мрачнея от раздумий,
В легкий мир фарфоровых пастушек.

И в гирлянды нежные вплеталась,
В тонких пальцах розовела роза.
Беленькой овечкой забавлялась
Милая распутная маркиза.

Над японской нежной панорамой
Соловей нефритовый защелкал.
Между лотосом и хризантемой
Был закат из розового шелка.

И ценя изящные искусства,
Мы прошли в нарядный зал распятий.
Там рубины осыпали густо
Тернии — и раны у запястий…

…Как могли ту кровь, тот пот, те муки
В золото оправить ювелиры?
Как могли художники тот ужас
Превращать в картины и скульптуры?

Бог в музее… Все-таки печальней,
Что замученный Спаситель мира
Украшает розовые спальни,
Заменяет пухлого амура.

Вы говорили нам, что если Бога нет,
В двойном небытии Вы все же с Ним сольетесь.
Любовь к Нему. О да. И лучше Ваш ответ
На смерть, чем плакать, о душе заботясь.

С Ним — даже если нет Его. В небытии —
Двойном. Паскаль, и Киркегор, и Достоевский
Могли сказать так. Да. Но с мудростью змеи
Поверим, как они — нет, не по-детски, —

В бессмертие! Мне снилось: «хор светил»;
К своей звезде, голубоватой Веге,
Стремится светлый дух, который был
Владимиром Васильевичем Вейдле.

А может быть – туда, к родным местам,
Где желтая сыреет штукатурка,
Невидимый, идете по мостам
Былого пушкинского Петербурга.

Но вероятнее, что Вы перенеслись
В любимые свои пейзажи кватроченто,
Где тонкий, стройный, острый кипарис,
Холмы, ручей голубоватой лентой,

Оливы, пинии, дворцы. Далекий вид,
Голубизна – и Бог на небосводе,
И белый ангел над леском летит,
И белый Голубь реет и нисходит.

В кафе «У Денизы» нас было трое:
Ирина Одоевцева, Вы, я.
И вы читали стихи о Трое
И что не будет небытия.

Я плохо помню строфу о Гомере.
Был вечер, Париж, бульвар Распай.
И я завидовал Вашей вере,
Что души бессмертны, есть Бог и рай.

Уже полгода, как нет Вас на свете.
Есть то кафе, каштан, Монпарнас.
Афина в шлеме на древней монете,
Мной привезенной, бессмертней Вас?

Я в Греции был. Я не видел Трои.
Не мчался на битву Алкивиад.
Не Одиссей валялся на зное
У опрокинутых колоннад.

Но… мир Одиссеи, мир Илиады…
Солнечный диск метал дискобол.
Рыже-багряный лист винограда
Трогал, играя, легкий Эол.

Над горным обрывом мелькнула серна,
В долине шли овцы и пастухи…
Это голос Ваш, глуховато, мерно
Скандирует греческие стихи?

…Над Люксембургским садом сияя,
Как над Акрополем, как тогда,
Круглится месяц. Нет — мяч Навзикаи!
А души — бессмертны. Бессмертны, да?

Я разломил китайское печенье
С билетиком внутри; мудрец Конфуций
В нем заповедал: избегай эмоций
И презирай житейское волненье.

Мне китаянка подала чоп-суи
И вонтон суп – китайские пельмени –
И про билетик пискнула, что всуе
Всегда и всюду избегать волнений.

И я задумался о смысле жизни
И что такое время и пространство
И долго шел осенней ночью поздней
По улице уныло-протестантской.

И вдруг я оказался, легче ваты,
В китайском умозрительном пейзаже.
Под узловатой веткой угловато
Серела цапля, тонкая, на страже.

И водопадом низвергалась ива,
В зеленом камыше пестрела утка.
На озере не колебалась лодка,
В которой я задумался лениво.

Сокрыла цаплю синяя прохлада,
Плод размышлений оказался горек.
Мы навестили фанзу, где у входа
Светился темно-розовый фонарик.

А выйдя из нее, опять предались
Игре трансцендентальных медитаций,
И показал логический анализ,
Что сердце мира стало синей птицей.

Мы давно отдыхаем
На чужих берегах.
Здесь, над пальмовым раем,
Мой развеется прах.