* * *
Новорожденные младенцы
Усердно машут кулачками.
Участвовать хотят пришельцы
В житейской драке – или драме?
Наверно, их предупредили,
Что в жизни драться им придется.
В краю усилий и насилий
Дерутся пухлые уродцы.
Вот если бы не кулачками,
А крылышками вы махали!
В краю, где правит хмурый Каин
С его угрюмыми грехами,
Вы жить не стали бы. Скорее
Повисли бы у колыбелей
(Нет, не летая, нет, не рея)
И холодели бы, твердели –
И улыбались, недвижимы,
Как равнодушные скульптуры,
Как мраморные херувимы,
Как золоченые амуры.
* * *
Лежит потемневшее сено
В пустом вечереющем поле.
Лежит непроросшее семя,
Своей не сыгравшее роли.
Так холодно, блекло и немо!
Так осень белеса и вяла,
И небо — как бледная немочь
Над этой природой усталой.
Три птицы, как жалкая мелочь,
Разбросаны в тусклой печали.
Безлюдно. Листва отшумела,
Как будто и ветки устали.
Ты скажешь: наскучивший символ,
Давно надоевшая притча.
(Лишь мерин, облезлый и сивый,
Заржал, свою молодость клича.)
И ночь от усталости, что ли,
Подходит неспешно, несмело.
И всё это, в общем, без боли,
И всё — мое частное дело.
* * *
Нет, не капризничай, не привередничай,
Скажи Создателю спасибо.
Не будь, душа, упрямой поперечницей,
Взгляни смиреннее на небо.
Печально, что тебе совсем не нравится
Тобой одушевленный грешник,
Что не сужден тебе, молодка-девица,
Прекрасный праведник-нездешник,
Что не живем с тобой в закатах розовых,
В жемчужно-яшмовых палатах,
Что сохнем под житейскими угрозами,
В печально-будничных заботах.
А все же — сад с левкоями, тюльпанами,
И зреет нежная малина,
И вечерами тихими, туманными
Мы долго слушаем Шопена.
А в полдень пчелы на кустах акции
(Жаль, кончился сезон камелий),
Котенок спит на книге о Венеции,
Куда вернемся мы в апреле.
* * *
Куда-то плыть осенними туманами
И задремать и вдруг проснуться:
Оранжевыми инопланетянами
Полно летающее блюдце.
Они покачивают длинными антеннами,
И всё здесь кажется им странным:
Им непривычно плыть туманами осенними
Навстречу варварам-землянам.
И, поборов естественную ксенофобию,
Они кричат: «Людишки, здрасте!
Вы созданы, хи-хи, по образу-подобию
Всевышнего? Вы это бросьте!»
И уверяют голосами очень тонкими:
«Самообман смешон, опасен!»
И машут угрожающими перепонками,
И улетают восвояси.
Мы не Аттилы, не Калигулы, не Дракулы;
Но и на Бога непохожи?..
Да, но пускай нам это скажут ангелы,
Сияя в небе светлом, Боже.
* * *
Мы положим на чашу весов
Тонкий запах осенних лесов,
Серо-сизые краски реки
И в полях негустые дымки,
Журавлиный стрельчатый полет
И закат над туманом болот.
Мы положим с тобой на весы
Тишину в голубые часы,
Вечереющие облака,
Желтоватый огонь маяка,
Синеву, окружившую мост,
И мерцание маленьких звезд.
Мы положим с тобой на весы
Лунный отблеск речной полосы,
Понемногу сходящей на нет;
И уже проступавший рассвет,
Легкий ветер в осоке сырой,
След лазури над белой горой,
Засиявшую каплю росы —
Всё положим с тобой на весы.
Лепесток в озаренном пруду,
И от лодки в пруду борозду,
И зыбучую тень от листка
Над полуденным жаром песка,
И — «ау!» молодых голосов —
Всё положим на чашу весов.
* * *
Плачешь Психея-Аленушка?
Это еще не Харонушка,
Это не Стиксик, не Летушка,
Не Флегетончик. Не Смертушка:
В лодке рыбачит на озере
Дачник, хоть время и позднее.
Позднее… Верно. Со временем…
Яблочко-времячко котится,
Котится, да не воротится, —
Пели в России в гражданскую.
Вот потому я и пьянствую:
С нашим земным воплощением
Нам расставаться не хочется.
Смотрим, почти в восхищении,
Мы на туманы осенние,
Ветки корявые дерева,
Лошадь у низкого берега.
Здесь и природа, я чувствую,
Чем-то похожа на русскую.
Ждет нас, душонка-Аленушка,
Долгий беспамятный сонушко.
Лучше подольше попробуем
Здесь оставаться — подобием
Божиим, хоть приблизительным,
Прежде чем стать небожителем.
Читать дальше