Ты слышишь, а? Империи не вечны.
Развалины — на фоне гор и скал.
Но перуанец — спал, лежал, беспечный,
И не ему я это говорил.
* * *
Какие вокруг образины,
Какие уродины тут!
Крылато-зубчатые спины
Угрюмую душу гнетут.
Уйдем от зеленых чудовищ,
От синих страшилищ-червей
На Остров Небесных Сокровищ,
Где славит бессмертный Орфей
Богов. Где легко и прозрачно,
И жизнь — как большая звезда.
Туда — от грязцы аммиачной,
От низости злого труда,
От низости злого безделья,
Дельцов, подлецов, дураков,
От злого змеиного зелья
Улыбок, оскалов, щипков, –
Туда, где ничто не похоже
На скуку наскучивших мест…
Но райское пение тоже
(Всю вечность!) тебе надоест…
* * *
Не феями и не каменами,
Не ходом звезд или луны,
А хромосомами и генами
Нам роли определены.
Долой, наследственная химия,
Моя врожденная беда!
Переменю тебя, как имя, я
И улетучусь в никуда!
Неясно, говоря по сути, нам,
Где – в царстве света или тьмы, —
Чьим — добрым или злым — компьютером
Запрограммированы мы…
Хай, Микки-Маус! Лапку миккину
Жмет вольнодумная душа:
Сейчас я на прощанье выкину
Невиданное антраша!
Из картотеки смотрит рожица,
Пищит: — Не разводи бобы.
Ведь точно жизнь твоя уложится
На карточке твоей судьбы.
* * *
Нейтронная бомба не тронет меня.
— Не тронь меня, бомба, — я тихо скажу. —
Мой Ангел стоит, от печали храня.
К тому же я занят: я рыбу ужу.
А впрочем, кончаются годы мои.
На дереве жизни последний листок
Трепещет над холодом темной струи.
Прощай, моя рыбка! Прощай, червячок!
Но мне говорят, что конец не конец,
И ждет меня встреча в небесной стране.
Там душу простят, поведут под венец,
И это, наверно, понравится мне.
Не надо бояться. Там вечность и рай.
Я смело вступлю на таинственный мост.
— О, ехать так ехать, — сказал попугай,
Когда его кошка — из клетки — за хвост.
* * *
Хотя цвели, так нежно-пышно, вишни,
И горлышко настраивала птица,
И, может быть, прощал грехи Всевышний
И воздавал за доброе сторицей;
Хотя на столик, бывший в полумраке,
Вдруг полилось полуденное пламя
И стали уши, острые, собаки
Большими розовыми лепестками;
Хотя сияли чашка и тарелка,
И луч висел небеснейшим отрезком,
И за окном фонтан вдруг загорелся,
Волшебный Феникс, несказанным блеском,
И все окно зажглось алмазной гранью —
Но ты был грустен, смутно недоволен:
Тебе хотелось райского сиянья,
Которого ты тоже недостоин.
* * *
Серели, желтели развалины
(Колонны и – старец седой).
Три облака были расставлены
Над сине-зеленой водой.
Казались янтарными сливами
Тяжелые бусы твои,
И бусинками некрасивыми
Казались глаза змеи.
Сияние было мелодией,
А тоненький хамелеон
Застыл прекрасной уродиной,
Знакомый с древних времен.
Был близок берег Далмации,
Был парус и кипарис.
Одной обнаженной грации
Дарил улыбку Парис.
А может быть – берег Аркадии
И звоны дриад (и цикад).
Овальные две виноградины
Слегка отражали закат.
* * *
Мраморный фонтан многоузорный,
Опоясанный арабской вязью.
Голубой павлин глотает зерна.
Он персидский принц — не видишь разве?
Розовеет персик, дозревая.
Он, конечно, самым нежным станет.
Птица из чирикающей стаи
Клюнула его, червя пугая.
Розовато-желты абрикосы,
Изжелта зеленоваты сливы.
Золотые пчелы или осы
Населяют сад листошумливый.
Источил жучок мирок пахучий –
Листья ароматные шалфея.
Свет сквозь них теперь проходит лучше,
Тень узорчатая кружевнее.
Белый голубь, мертвый, у беседки,
Где Зарема пела о Селиме,
И плющом задушенные ветки
С листьями увядшими, сухими.
* * *
У фракийского берега
Тень сиренево-палева,
Но осеннее дерево
Превращается в зарево.
Мало сосен и вереска,
Зелень – чахлая, серая.
Там, где горы Болгарии,
Лиловатое марево.
Читать дальше