* * *
Индуски, китаянки и японки
Толпой по лондонскому Пикадилли
Гуляли долго. Помню облик тонкий
И нежность их – как нежность роз и лилий.
Краснел кружок на белом лбу индуски,
Алмаз, приколотый к ноздре, светился.
На кимоно японки ирис узкий
К атласной хризантеме прислонился.
И лотос, золотой, на опахале
Качался в ручке белой китаянки.
Желтел закат, и девушки гуляли –
Одни, как амазонки-лесбиянки.
Но может быть, у них скучало сердце,
Томилось, азиатское, упорно
По том английском мальчике — гвардейце
В мундире алом и высокой черной
Медвежьей шапке, — том, который браво
Стоял с другим красавцем, охраняя
Вход во дворец, где бродит королева,
Вся белая — белее Гималаев.
* * *
Мы гуляли по Бродвею. Сколько огней!
Это Таймс-сквер, где разные таймские скверны
И шаги наркоманов неровны и нервны,
И в сияющих барах пьяней и тесней.
Здесь наряды поярче цветов и зари:
Видишь, нравятся грешникам райские краски!
Ходят негры, японцы, мальчишка с Аляски —
В голубом, темно-розовом, желтом — смотри!
Пляшет краля, и всё у нее — ходуном.
И в сиреневых брюках стоят сутенеры,
И парик золотой, точно кудри Авроры,
На продажном мальчишке с лиловым пятном.
Изумрудная дева дает нам совет:
В одиночку-то — вдоволь наспитесь в могиле!
Поспешите грешить, если вы не грешили! —
И лиловые негры смеются в ответ.
Темным блеском сияют большие глаза,
И вино, как рубин, замерцало в бокале.
И стекляшка – сапфир на раскрашенной крале
Выпей, краля! А пьют-то – не против, а за!
* * *
И мы прошли парижской толчеей,
В толпе Латинского квартала,
И вот сошли в средневековый строй,
В музейный и готический покой,
В тот розоватый пламень зала,
Где бледно-розовые гобелены.
Вне
Земного бытия, в раю нестрогом
Здесь Дама дивная живет наедине
С таинственным Единорогом:
Он ей явился в розовой весне
Каким-то странным полубогом.
* * *
Как надоели римские гробницы!
Ну были римляне, поумирали,
А мы живем, гуляем и глазеем,
Кусаем уголки горячей пиццы,
И пьем вино и воду «минерале»,
И бегаем по мраморным музеям.
Стоят богини, вовсе неодеты,
На них глядят Ромео и Джульетты
(Порфирный пол и звонкие шаги),
А желтая бумажка от конфеты —
Как мотылек, у мраморной ноги.
* * *
Что может быть в жизни плачевней
Арабского сора и хлама –
А небо над крепостью древней
Горело большой орифламмой.
Старуха хлебнула лекарства
(Рука – Иоанна Предтечи),
А птицы — нездешнее царство
Над грудами грузной мечети.
С высокого неба раздастся
Медлительный зов муэдзина,
И сумерки — синяя астра,
Синеющий веер павлина.
Я знаю, сейчас мы узнаем
О чем-то нездешнем и лучшем.
И небо сливается краем
С напевом блаженно-тягучим.
* * *
В мечети султана Ахмета
Простор, тишина, пустота.
Забудем стамбульское лето:
Мечеть холодна и чиста.
Цветы неизвестного рая
На синих ее изразцах.
На них, вероятно, взирает
Невидимый людям Аллах.
Огромно-пустое пространство,
Вверху — полутьма, полусвет.
Прими от меня, иностранца,
Аллах, иностранный привет.
И мы от незримого Бога
Хотим очевидных щедрот.
…Левей Золотого Рога,
Как роза, небо цветет.
* * *
Как хорошо, что люди мы, а не
Шакалы, или мыши, или крысы,
Что говорим, стихами, о весне
В Италии: про лунный крап теней,
Про улочку с Мадонной на стене
И темные ночные кипарисы.
Как хорошо, что люди мы, а не
Безглазые термиты и трихины,
Что радуемся небу – и луне,
Посеребрившей лавры и маслины.
В луне и листьях римская стена,
И вкусны минестроне и лазанья.
Такую ночь мы проведем без сна,
Беседуя о тайнах мирозданья.
И чувствуя задумчивую грусть
От звезд, луны и древней римской арки,
В честь вечности, и Данте, и Петрарки
Мы Пушкина читаем наизусть.
* * *
Сколько песка в мексиканском пейзаже!
Охра, агавы, и глина, и кручи,
Коршуны, солнце — и кажется даже,
Тени от кактусов сухо колючи.
Только у моря — ты знаешь, ты скажешь,
Только у моря, у синего, лучше.
Читать дальше