Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Затем сказал Гургину: «Расскажи,
Как было дело, но чуждайся лжи.

Убит ли он на поединке бранном,
Иль призраком он был похищен странным?

Скажи: он умер от смертельных ран
Иль задушил его судьбы аркан?

Ответь мне словом ясным и правдивым:
Быть может, сын мой уничтожен дивом?

Где ты без всадника нашел коня?
Скажи мне: где Бижан? Не мучь меня!»

Сказал Гургин: «Вот речь моя прямая.
Себя возьми ты в руки, мне внимая.

Сейчас о том слова произнесу,
Как с кабанами бились мы в лесу.

Узнай о происшествии тяжелом,
О, богатырь, владеющий престолом!

Достигли мы армянской стороны,
Где буйствовали эти кабаны.

Растоптанных полей, побитых пашен
И рощ поваленных был облик страшен.

Здесь превратились кабаны в господ,
Постигло злое бедствие народ.

Когда мы копья подняли и с криком
Вступили в битву в этом месте диком,

Предстал кабан, огромный, как скала,
За ним — другие, злобным нет числа.

Как львы, чьей доблести чужда пощада,
Громили мы вдвоем кабанье стадо,

Свалив их к кучу, мощны и крепки,
Мы вырвали у кабанов клыки.

Оттуда мы в Иран коней помчали,
Охотились, не ведая печали.

Онагр из чащи выбежал на луг,
Как дивный идол, появился вдруг.

Сед, как Гударз, он мчался — беломастный,
Казалось, это сам Фархад прекрасный!

Иль то коня Бижана был собрат?
При этом, как Симург, он был крылат!

С ногами, как у ветра, с гривой львиной,—
Как будто с Рахшем крови был единой!

Он встал, как слон, пред нами, а Бижан
Тотчас накинул на него аркан.

Онагр-красавец вырвался из плена,
Бижан вдогонку ринулся мгновенно.

Бежит онагр, а верховой — за ним.
От бега на лугу вздымался дым,

И волны праха друг на друга лезли,
И тот онагр и твой Бижан исчезли,

В их поисках прошел я сто дорог,
Мой конь от долгих странствий изнемог,—

Простыл Бижана след, лишь вороного
Я встретил, изнуренного, больного.

«Но где Бижан, — я думал в этот миг,—
Онагра он догнал иль не настиг?»

Я поисков не прекратил, однако,
Я пробыл там до наступленья мрака.

Я понял: нам дорогу преградив,
В онагра обратился Белый див!»

Внимал отец, внимал, утратив сына,
И усомнился в чистоте Гургина.

Рассказ, хотя и полон был прикрас,
До глубины души его потряс.

Смущенье скрыть стараясь безуспешно,
Гургин дрожал, а сердце было грешно.

Подумал Гив, что речь его — обман,
Что глупо так не мог пропасть Бижан.

Старался Ахриман, исчадье скверны,
Чтоб Гив, озлоблен, выбрал путь неверный,

Внушал ему: «За сына отомсти,
Те, кто врагам прощает, — не в чести!»

Терзался Гив, тоскуя и пылая,
Не сразу появилась мысль благая:

«Враг мира цель преследует свою.
Что пользы, коль Гургина я убью?

Что пользы, если я убийцей стану?
Иначе надобно помочь Бижану!

Лжецу могу я голову рассечь,
И даже стену рассечет мой меч.

Пойду, предстану взорам властелина,
Пускай вину он выявит Гургина».

Сказал Гургину: «Вижу твой обман,
Воистину ты злобный Ахриман!

О, где мой сын, мой шах, моя денница?
Бижану ты помог с дороги сбиться!

Меня поверг ты в страшную беду,
Я выхода, несчастный, не найду.

О, где мой сон и отдых, где лекарство
От твоего обмана и коварства!

Вступить я должен с шахом в разговор:
Тебе не дам покоя до тех пор.

Затем прибегну к верному булату:
За сына, за себя начну расплату».

Явился к шаху Гив, не пряча слез.
Желанье мести он с собой принес.

Приблизился к властителю с приветом:
«Будь вечно счастлив, осиянный светом!

О ты, юдолью правящий земной,
Не видишь разве, что стряслось со мной?

Был сын возлюбленный моим оплотом,
Он жил, отцовским радуясь заботам.