Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Сказал: «О славный внук, живи всегда ты,
Венец державы, храбрецов вожатый!

Да будет сердце у тебя светло,
Вовек тебя да не коснется зло!»

Узнал Афрасиаб: земля Турана
Бурлит, подобно волнам океана,

Иранцы к Касеруду подошли,
И черный день настал для той земли.

Пирану повелитель молвил слово:
«Теперь открылись замыслы Хосрова.

Нам этот вызов следует принять,
Поднять знамена битвы, двинуть рать,

Иначе войско из Ирана хлынет,
Затмит луну и солнце опрокинет.

Ты собери полки, иди войной,
Не время заниматься болтовней».

Вдруг резкое дыхание бурана
Повеяло на воинов Ирана.

С вершин снега катились по тропам,
И губы стали примерзать к зубам.

Стал грозным и холодным мрак ущелий,
И ставки и шатры обледенели.

Снег за неделю белой пеленой
Простерся на поверхности земной.

Ни сна, ни пищи, страждут дух и тело,
И мягкая земля окаменела.

Бойцы страдали семь ужасных дней
И поедали боевых коней.

Бойцы и кони гибли в страшной муке,
У воинов окоченели руки.

Но солнцем озарился день восьмой,
Земное лоно залилось водой.

Собрал отряды полководец снова,
Повел о будущих сраженьях слово:

«На войско здесь низринулась напасть.
Края такие следует проклясть!

Калата, Сафид-куха, Касеруда
Не видеть бы вовек, — уйдем отсюда!»

Сказал Бахрам главе богатырей:
«Теперь не скрою от царя царей,

Что ты пошел, приказ его наруша,
Затеял битву с сыном Сиявуша.

Я говорил: «Уйди, не делай зла!
Смотри, как гибельны твои дела,

А сколько бед накликать можно сдуру:
Еще мы с буйвола не сняли шкуру!»

Ответил витязь Тус: «Азаргушасп
И тот славнее не был, чем Зарасп.

Кого мы, как Ривниза, возвеличим?
Кто б с ним сравнился мужеством, обличьем?

Царевич был убит не без вины:
Так в книге предначертано войны.

Здесь ворошить былое неуместно,—
Он был убит бесчестно или честно.

Когда-то Гиву были вручены
Подарки за сожжение стены.

Пришла пора поджечь заслон древесный
И осветить огнем простор небесный.

Избавимся, быть может, от невзгод,
Для воинства откроется проход».

Ответил Гив: «Не так трудна задача,
А потружусь, — где труд, там и удача».

С тоской внимал Бижан его словам:
«На это я согласия не дам.

Не следует беречься молодому,
А опоясаться на бой — седому.

Меня взрастил ты, не жалел труда,
Не обижал и словом никогда,

Не подобает, чтобы ты трудился,
А я в покое сладком находился».

«Поскольку, — молвил Гив ему, — я стар,
Мне надлежит устроить сей пожар,

Еще, сынок, я покрасуюсь малость,
Еще моя не ослабела старость.

Не бойся, что судьба меня сразит,—
Еще способен я спалить гранит!»

С трудом он к цели прискакал, усталый:
Был мир отягощен водою талой.

Древесный вал увидел богатырь,—
Простерся этот вал и ввысь и вширь.

Он лезвием копейным высек пламя —
И древо вспыхнуло под облаками.

Пылала три недели та гора,
Иранцам в лица веял жар костра.

Но вот костер погас и спали воды,
Открылся путь для войск и воеводы.

Воители, когда костер погас,
Достигли Гировгарда в добрый час.

Остановились после дней тяжелых,
Шатры разбили на холмах и в долах.

Затем отправились во все концы
Передовых отрядов храбрецы.

Был Гировгард стоянкою Тажава:
Сражал он львов, о нем гремела слава.

Там, где трава в горах вкусней, сочней,
Перегонял он табуны коней,

Услышав об иранском войске вести,
Укрыл он табуны в укромном месте

И вестника, достойного похвал,
Он к царскому табунщику послал.

Тот звался Кабуда, был верным стражем,
И скромность он соединял с бесстрашьем.