Лариса Миллер: Накануне не знаю чего

Ты что-нибудь понял? И я ничего.
А может, мы просто немного того.
И нету на самом-то деле
Ни ясного смысла, ни цели.
А может, и нечего здесь понимать,
Пустыми вопросами всех донимать,
А надо по кругу, по кругу
Идти, помогая друг другу.

Я не знаю, чему этот свет приписать.
Снежным хлопьям, способным вот так зависать,
Или инею, или свеченью небес,
Или вовсе не нужно всех этих словес:
Не от снега, что падает, мир серебря,
Не от неба лучистого. Свет – от тебя.

Когда идёт счастливый снег,
Останови привычный бег.
Пусть белый снег тебя коснётся.
Никто, конечно, не спасётся,
Но станет всё-таки светлей
И хоть немного веселей
Жить в детском ожиданье чуда
И даже уходить отсюда.

Врача вызывали? И зря вызывали.
Врачи и лекарства помогут едва ли.
Душа, говорите, всё время болит?
Кто душу бессмертную вам удалит
И новую вдунет, вмонтирует, вложит?
Терпите такую. Никто не поможет.
А впрочем, целительны и хороши
Все средства, щадящие область души.

К нам привыкли. Мы здесь примелькались
И на имя своё откликались.
Да и мы здесь привыкли давно.
Как ни мучают нас, всё равно
Уходить ни малейшей охоты.
Так и будем до смертной икоты
Эту грешную землю топтать
И пустые надежды питать.

Ненастный день. Туман и сырость.
И всё же это Божья милость,
Что новый день – он тоже мой,
И мне позволено самой
Огромным днём распорядиться.
Проснуться утром, как родиться,
Как первый раз увидеть свет.
Ценней подарка в мире нет.

И ангел в жилище моём поселился
И всем, чем он полон, со мной поделился,
И я шевельнуться боюсь рядом с ним,
Чтоб не был он мной ненароком тесним.
И перышко с ангельских крыльев упало,
И мне хоть чуть-чуть белизны перепало.

А мне-то казалось, что я навсегда,
И люди для счастья приходят сюда,
Для счастья, для праздника и для веселья,
Устраивать свадьбу, справлять новоселье.
А праздников выпало наперечёт,
И ветер лицо мне так больно сечёт,
И трудно идти, да и некуда вроде,
И силы, и время моё на исходе.

Из закатного вынуть огня
Все подробности этого дня.
Догорают закатные дали,
Пожирая любые детали.
Хоть одну бы картинку спасти
И, разгладив, с собой унести.

На вазе лошадка на стройных ногах.
Лошадка участвует в древних бегах.
Лошадка бежит. Развевается грива.
Она нарисована так кропотливо.
Давай перед нею ещё постоим.
Согреем лошадку вниманьем своим.
Ведь бегать и бегать ей, бедной, веками,
Коль ваза не грохнется, став черепками.

Выходит, они мне в любви объяснялись —
Снежинки, что нежно к губам прикасались,
И листья, что, падая, шепчут: «Лови»,
И дождики мне объяснялись в любви,
И небо, что зарозовело с рассветом, —
Я только сейчас догадалась об этом,
Сейчас, на исходе и жизни, и дня,
Когда уж ответа не ждут от меня.

Не под музыку, нет, а под звон тишины
И при свете колеблемой снежной стены
Жизнь идёт и идёт, на ходу истончаясь.
День текущий, от прежнего не отличаясь,
Заманил, закружил меня, посеребрил.
Ты когда-то о времени мне говорил.
Говорил мне когда-то, что времени нету,
И, о сроках забыв, я блуждаю по свету,
За кружащимся ангелом белым слежу
И сквозь снежную стену легко прохожу.

Бытиё двух тонких линий —
Серой той и этой синей.
Повстречались, разбежались
И опять тесней прижались,
Тихо радуясь друг другу,
А потом опять по кругу
Побежали. А в итоге
Небо, путник на дороге,
По которой одиноко
Будет он идти без срока.

Хочу туда, где снишься ты.
Ведь там сирень – твои цветы.
Там гости, возгласы, объятья.
Там ты в каком-то пёстром платье
Танцуешь, каблучком стуча,
И сполз цветастый шёлк с плеча.