Лариса Миллер: Накануне не знаю чего

Когда в июне и в июле
В зелёном море утонули,
Мы мягкого коснулись дна.
Макушка даже не видна.
Легко живётся. Сладко спится.
Какое счастье утопиться,
Забыть заботы и труды
И грезить, в рот набрав воды.

«Пойми же, пойми же, – всё время твержу, —
Я как на духу тебе всё расскажу,
Открою тебе до конца свою душу.
Ты только пойми меня, только послушай,
Как узок и как ненадёжен просвет».
«Пойми же, пойми меня», – слышу в ответ.

Повернулась земля на незримой оси.
Тихий дождь моросит. Мороси, мороси.
Мне с тобой веселей. Ты ведь мой собеседник
Да, к тому ж, между мною и небом посредник.

Подумать, как бедные люди живут,
Какое мучение жизнью зовут,
Как непостигаемы, невыносимы
Их дни скоротечные, вёсны и зимы.
Зачем в час творения создал Господь
Ранимую душу, ранимую плоть,
И мукой земной искажённые лица,
И жаркую кровь, что готова пролиться?

Ну что я могу? Ничего не могу.
Вот мне угрожают, а я ни гугу.
Пугают недугами, небытием,
А я на терраске пирожное ем,
Беседую, ложечкой чайной звеня,
Покуда со света сживают меня.
«Тепло, – говорю, – день прозрачен и тих», —
Как будто и нету угроз никаких.

Надо что-то делать срочно,
Потому что всё не прочно,
Всё на грани, на краю,
Где и я сейчас стою.
Неужели нету средства
Нас избавить от соседства
С чёрной бездной, вечной тьмой
И вернуть назад, домой?

А знаешь ты, зачем я тут,
Зачем здесь лютики цветут,
Зачем трава меня щекочет,
Зачем кузнечик так стрекочет,
Зачем шиповник заалел,
Зачем так дождик звонко пел,
Зачем в глаза мне солнце било?
Затем, чтоб я тебя любила.

Что Ты! С нами так нельзя:
Слишком путана стезя,
Ночь глуха, бессрочны зимы.
Знаешь, как мы уязвимы,
Знаешь, как боимся тьмы,
Знаешь, как ранимы мы,
Как нежны они и хрупки —
Наши бедные скорлупки.

В любую минуту тебя окликаю,
К тебе тороплюсь и к тебе приникаю.
В любую минуту и в точке любой
Живу, потому что я рядом с тобой.
И знать не хочу, как бывает иначе,
Как кто-то от горя заходится в плаче.
Позволь же мне чёрную эту дыру
Не видеть, а то я от страха умру.

Я больше не буду. Я вам обещаю.
Отныне я плакать себе запрещаю,
И всякую радость слезами гасить,
И речи печальные произносить
В краю, где просвет и без этого редок.
Позвольте, я только вздохну напоследок.

Где-то там чернеет точка.
А пока... пока отсрочка.
Я живу и не спешу.
Свежим воздухом дышу.
Тихо радуюсь погоде,
И живу, и даже вроде
Верю, что в дали вон той
Точка станет запятой.

– Как дела? – меня спросили.
Говорю: – Траву скосили.
Август яблок надарил.
Сын варенья наварил.
Ароматнее варенья
Мир не знал со дня творенья.

Пойдём помедленней, прошу.
Я хлеб синичкам накрошу,
Коснусь травы, лучом согретой.
Куда спешить из жизни этой?
Другая будет или нет?
Так хорошо, что яркий свет
Пробился сквозь густые ели,
Которые слегка скрипели.

Что нас ждёт? Нас ждёт корыто,
То, которое разбито.
Что ещё? Да ничего,
Ничего, опричь него.

Очевидно, тем, как жили,
Ничего не заслужили.
И у рыбки золотой
Оказался нрав крутой.

Какой там смертный час, и что такое нети?
Как можно без меня прожить на белом свете?
Без чаяний моих, без моего смятенья,
Без горестей моих, и снов моих, и бденья?
И будут ли сиять в лесу осеннем краски
Без вздоха моего, и слов моих, и ласки?

Ко мне относятся нестрого:
Дарован дом, дана дорога —
Земное золотое дно, —
Да мало ли что мне дано?
И мне никто не угрожает,
Меня заботой окружают,
И нежный шёпот всё слышней,
А мне чем дальше, тем страшней.