Лариса Миллер - Накануне не знаю чего

Позволь дышать. Позволь глубоко
Дышать до гибельного срока.
Позволь Твоей листвой шуршать
И видеть небо и дышать.

Позволь, как позволял доселе
Бродить без умысла и цели
По тропам. И Тебя в тиши
Просить об этом разреши.

Я под утро сплю так чутко.
Тихо дышит жизнь-малютка.
Дышит, крылышки сложив.
Я жива. Ты тоже жив.
И смешались наши вздохи.
Нет ни века, ни эпохи.
Лишь в рассветном серебре
Двое спящих на заре.

Не лечу, не загораюсь,
Из последних сил стараюсь
Жить, дышать, передвигаться,
Поутру за дело браться.
День воркует и щебечет,
Но души моей не лечит.
И до самого заката
Улыбаюсь виновато.

А сирень – это очень давно.
Это май, и Полянка, и мама.
Это ветки, что лезут упрямо
В приоткрытое наше окно.

А сирень – это вечность назад.
Это грозди, султаны, соцветья,
Это в горестном прошлом столетье
Дом снесённый и срубленный сад.

Так хорошо не делать ничего,
Глядеть, как ветер ветками играет,
Как день живёт, а значит, умирает,
И молчаливо провожать его.

Сирень увяла, но ещё цветёт
Ещё цветёт шиповник белый, алый,
Так хорошо быть мира частью малой,
К которой луч ласкается и льнёт.

А живём мы всегда накануне.
Накануне каникул в июне,
Часа звёздного, чёрного дня,
Золотого сухого огня.
Накануне разлуки и встречи.
Обними меня крепче за плечи.
Мне не жить без тепла твоего
Накануне не знаю чего.

Начало лета. День седьмой.
Всё надо делать мне самой:
Болеть душой за тех, кто дорог,
В июньский полдень помнить морок,
В подушку плакать по ночам
И подставлять лицо лучам,
Намаявшись на этой тверди,
Просить Творца о милосердье.

Глаз отдыхает на зелёном
И на небесно-голубом.
Не прошибая стену лбом,
Брожу под ясенем и клёном.

Живу лишь тем, что Бог послал
И что само плывёт мне в руки,
И ухо мне ласкают звуки,
Без коих мир бы диким стал.

И сроки больше не висят,
День не идёт – стоит на месте,
И если долетают вести —
То те, что птицы огласят.

День ангела, нежной заботы.
Не бойся, доверься, ну что ты.
Его безмятежно чело,
Его белоснежно крыло,
Как облако или как млеко.
Забота, защита, опека.
И слышит он каждый твой шаг
И вздох твой. О, если бы так!

Я здесь тоже обитаю,
Но хожу, а не летаю.
А летают те и те,
Отдыхая на кусте,
Лепестках, тычинках, травах.
Я люблю читать о нравах
Всех имеющих крыла.
Может, раньше я была
Кем-то лёгким и крылатым,
Светом солнечным объятым,
Кто умеет жить вдали
От неласковой земли.

Я так долго ждала и ещё подожду.
А тем более в тихом тенистом саду.
День, подаренный мне, не кончайся, теки,
А что сердце болит – это так, пустяки.
И чего я с рождения жду, не пойму.
Всё равно не задеть голубую кайму.
Всё равно до неё, что всегда вдалеке,
Не дойти, даже если идти налегке.

Поманили снова дали,
Снова листья нашептали,
И опять я верю им,
Что любой из нас храним
И любим на этом свете.
Верю в то, что все мы дети,
И, пока хлопочем тут,
Где-то там нас очень ждут.

И в этом, как и в том, году
Мой тихий дом стоит в саду,
И никого на свете, кроме
Меня и близких в этом доме.
И половицы в нём скрипят,
И по ночам в нём сладко спят.
Пусть дышит дом, что в гуще сада
Стоит. И большего не надо.

Мне так лень по утрам начинать всё сначала.
Я бы дальше спала, я бы дальше молчала,
Я бы дальше смотрела воздушные сны.
До чего же мне рамки земные тесны.
До чего же грустны мои поздние годы.
Слава Богу, я нынче на лоне природы,
Где и тени легки, и рябина красна,
И является явь продолжением сна.