Владимир Маяковский: Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

Вид индейцев таков:
пернат,
      смешон
       и нездешен.
Они
  приезжают
       из первых веков
сквозь лязг
     «Пенсильвэниа Сте́йшен».
Им
  Ку́лиджи
       пару пальцев суют.
Снимают
       их
      голливудцы.
На крыши ведут
       в ресторанный уют.
Под ними,
     гульбу разгудевши свою,
ньюйоркские улицы льются.
Кто их радует?
       чем их злят?
О чем их дума?
       куда их взгляд?
Индейцы думают:
        «Ишь —
            капитал!
Ну и дома́ застроил.
Всё отберем
      ни за пятак
при
  социалистическом строе.
Сначала
    будут
       бои клокотать.
А там
   ни вражды,
        ни начальства!
Тишь
  да гладь
      да божья благодать —
сплошное лунача́рство.
Иными
      рейсами
       вспенятся воды;
пойдут
      пароходы зажаривать,
сюда
   из Москвы
        возить переводы
произведений Жарова.
И радио —
     только мгла легла —
правду-матку вызвенит.
Придет
    и расскажет
         на весь вигвам,
в чем
   красота
      жизни.
И к правде
     пойдет
        индейская рать,
вздымаясь
     знаменной уймою…»
Впрочем,
    зачем
       про индейцев врать?
Индейцы
    про это
          не думают.
Индеец думает:
       «Там,
         где черно́
воде
  у моста в оскале,
плескался
       недавно
        юркий челнок
деда,
   искателя скальпов.
А там,
   где взвит
       этажей коробо́к
и жгут
   миллион киловатт, —
стоял
   индейский
          военный бог,
брюхат
   и головат.
И всё,
   что теперь
       вокруг течет,
всё,
  что отсюда видимо, —
всё это
   вытворил белый черт,
заморская
     белая ведьма.
Их
     всех бы
     в лес прогнать
            в один,
и мы чтоб
     с копьем гонялись…»
Поди
  под такую мысль
          подведи
классовый анализ.
Мысль человечья
        много сложней,
чем знают
     у нас
       о ней.
Тряхнув
    оперенья нарядную рядь
над пастью
     облошаделой,
сошли
   и — пока!
        пошли вымирать.
А что им
       больше
        делать?
Подумай
    о новом агит-винте.
Винти,
   чтоб задор не гас его.
Ждут.
   Переводи, Коминтерн,
расовый гнев
      на классовый.

Бродвей сдурел.
       Бегня и гу́лево.
Дома́
  с небес обрываются
           и висят.
Но даже меж ними
           заметишь Ву́льворт.
Корсетная коробка
        этажей под шестьдесят.
Сверху
   разведывают
         звезд взводы,
в средних
     тайпистки
         стрекочут бешено.
А в самом нижнем —
          «Дрогс со́да,
грет энд фе́ймус ко́мпани-нѐйшенал».
А в окошке мисс
          семнадцати лет
сидит для рекламы
        и точит ножи.
Ржавые лезвия
       фирмы «Жиллет»
кладет в патентованный
           железный зажим
и гладит
    и водит
        кожей ремня.
Хотя
   усов
     и не полагается ей,
но водит
    по губке,
        усы возомня, —
дескать —
     готово,
        наточил и брей.
Наточит один
      до сияния лучика
и новый ржавый
        берет для возни.
Наточит,
    вынет
       и сделает ручкой.
Дескать —
     зайди,
        купи,
          возьми.
Буржуем не сделаешься с бритвенной точки.
Бегут без бород
       и без выражений на лице.
Богатств буржуйских особые источники:
работай на доллар,
        а выдадут цент.
У меня ни усов,
       ни долларов,
             ни шевелюр, —
и в горле
    застревают
         английского огрызки.
Но я подхожу
      и губми шевелю —
как будто
    через стекло
          разговариваю по-английски.
«Сидишь,
       глазами буржуев охлопана.
Чем обнадежена?
        Дура из дур».
А девушке слышится:
          «О́пен,
о́пен ди дор».
«Что тебе заботиться
         о чужих усах?
Вот…
   посадили…
        как дуру еловую».
А у девушки
      фантазия раздувает паруса,
и слышится девушке:
         «Ай ло́в ю».
Я злею:
    «Выйдь,
       окно разломай, —
а бритвы раздай
        для жирных горл».
Девушке мнится:
        «Май,
май гöрл».
Выходит
    фантазия из рамок и мерок —
и я
      кажусь
     красивый и толстый.
И чудится девушке —
          влюбленный клерк
на ней
   жениться
       приходит с Во́лстрит.
И верит мисс,
      от счастья дрожа,
что я —
    долларовый воротила,
что ей
   уже
     в других этажах
готовы бесплатно
        и стол
           и квартира.
Как врезать ей
       в голову
           мысли-ножи,
что русским известно другое средство,
как влезть рабочим
         во все этажи
без грез,
    без свадеб,
        без жданий наследства.