Владимир Маяковский - Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

Петров
   Капла́ном
        за пуговицу пойман.
Штаны
   заплатаны,
        как балканская карта.
«Я вам,
    сэр,
     назначаю апо̀йнтман.
Вы знаете,
     кажется,
         мой апа̀ртман?
Тудой пройдете четыре блока,
потом
   сюдой дадите крен.
А если
   стритка̀ра набита,
           около
можете взять
      подземный трен.
Возьмите
    с меняньем пересядки тикет
и прите спокойно,
        будто в телеге.
Слезете на ко́рнере
         у дрогс ликет,
а мне уж
    и пинту
        принес бутле́гер.
Приходите ровно
        в се́вен окло́к, —
поговорим
     про новости в городе
и проведем
     по-московски вечерок, —
одни свои:
     жена да бо́рдер.
А с джабом завозитесь в течение дня
или
  раздумаете вовсе —
тогда
   обязательно
        отзвоните меня.
Я буду
   в о̀фисе».
«Гуд бай!» —
      разнеслось окре́ст
и кануло
    ветру в свист.
Мистер Петров
       пошел на Вест,
а мистер Каплан —
         на Ист.
Здесь, извольте видеть, «джаб»,
              а дома
                «цуп» да «цус».
С насыпи
     язык
       летит на полном пуске.
Скоро
   только очень образованный
               француз
будет
   кое-что
      соображать по-русски.
Горланит
    по этой Америке самой
стоязыкий
     народ-оголтец.
Уж если
    Одесса — Одесса-мама,
то Нью-Йорк —
       Одесса-отец.

Издай, Кули́дж,
радостный клич!
На хорошее
     и мне не жалко слов.
От похвал
     красней,
         как флага нашего мате́рийка,
хоть вы
    и разъюнайтед стетс
             оф
Америка.
Как в церковь
         идет
         помешавшийся верующий,
как в скит
       удаляется,
         строг и прост, —
так я
  в вечерней
       сереющей мерещи
вхожу,
   смиренный, на Бру́клинский мост.
Как в город
     в сломанный
           прет победитель
на пушках — жерлом
         жирафу под рост —
так, пьяный славой,
         так жить в аппетите,
влезаю,
      гордый,
       на Бруклинский мост.
Как глупый художник
          в мадонну музея
вонзает глаз свой,
        влюблен и остр,
так я,
  с поднебесья,
        в звезды усеян,
смотрю
    на Нью-Йорк
          сквозь Бруклинский мост.
Нью-Йорк
     до вечера тяжек
            и душен,
забыл,
   что тяжко ему
         и высо́ко,
и только одни
       домовьи души
встают
    в прозрачном свечении о̀кон.
Здесь
   еле зудит
       элевейтеров зуд.
И только
    по этому
        тихому зуду
поймешь —
      поезда̀
         с дребезжаньем ползут,
как будто
    в буфет убирают посуду.
Когда ж,
    казалось, с под речки на̀чатой
развозит
    с фабрики
        сахар лавочник, —
то
   под мостом проходящие мачты
размером
     не больше размеров булавочных.
Я горд
   вот этой
       стальною милей,
живьем в ней
      мои видения встали —
борьба
   за конструкции
          вместо стилей,
расчет суровый
       гаек
         и стали.
Если
   придет
      окончание света —
планету
    хаос
      разделает влоск,
и только
    один останется
          этот
над пылью гибели вздыбленный мост,
то,
     как из косточек,
         тоньше иголок,
тучнеют
    в музеях стоя́щие
            ящеры,
так
  с этим мостом
         столетий геолог
сумел
   воссоздать бы
         дни настоящие.
Он скажет:
     — Вот эта
          стальная лапа
соединяла
     моря и прерии,
отсюда
    Европа
       рвалась на Запад,
пустив
    по ветру
        индейские перья.
Напомнит
     машину
        ребро вот это —
сообразите,
     хватит рук ли,
чтоб, став
     стальной ногой
            на Мангѐтен,
к себе
   за губу
      притягивать Бру́клин?
По проводам
      электрической пряди —
я знаю —
       эпоха
       после пара —
здесь
  люди
     уже
       орали по радио,
здесь
  люди
     уже
       взлетали по аэро.
Здесь
   жизнь
      была
        одним — беззаботная,
другим —
     голодный
         протяжный вой.
Отсюда
    безработные
в Гудзон
    кидались
        вниз головой.
И дальше
    картина моя
          без загвоздки
по струнам-канатам,
         аж звездам к ногам.
Я вижу —
     здесь
        стоял Маяковский,
стоял
   и стихи слагал по слогам. —
Смотрю,
    как в поезд глядит эскимос,
впиваюсь,
     как в ухо впивается клещ.
Бру́клинский мост —
да…
  Это вещь!