Привыкаешь теперь ко всему,
и никто о тебе не скорбит.
Обозначься в морозном дыму:
ты в январскую улицу вбит.
В наказанье за летнюю прыть,
за сверканье листвой золотой
мне отраднее было б застыть
и сквозить в перспективе пустой.
Позолота опала дотла,
почернела у всех на виду.
Я по улице этой прошла
и примерзла в последнем ряду.
Я стремилась к другим берегам,
но не смела покинуть земли.
И у всех по замерзшим ногам
леденящие жилы прошли.
К полуночи ветер на весла налег,
деревья клонились и колокола.
А утром земля, обратясь на восток,
всей мощью в весенние воды вошла.
Укрыться поглубже! Как будто и нет
от веку ненужных в простом бытии
полета комет, поворота планет,
сметающих напрочь постройки твои.
Но бьется о стены безудержный вал,
и разве отречься теперь от него?
Ты сам его в недрах души предсказал
и, вычислив, вызвал на волю его.
Слепой звездочет, измеритель высот,
пошедший у вечности на поводу,
ты был одинок и безумен —
но вот взрываются реки и почки в саду.
Не слушай! Тебе ли не знать, что окрест
в едином порыве преграды сняты:
по горло затоплен ликующий лес,
разбитые в щепы, уплыли мосты.
Усталому сердцу не должно смотреть
на то, что мерещилось зимней порой.
Отныне да будет заказано впредь
ему увлекаться подобной игрой!
Ведь завтра – жемчужная ландыша нить,
свободно прочерченный вылет скворца...
Но все это надо еще пережить
и, хочешь не хочешь, пройти до конца.
Оседала студеная ночь
серебром на бегущих конях.
Это слезы застыли в глазах,
это я пролетаю в санях.
Ненадолго нам детство дано,
нет свободы, есть счастье одно:
с этой зимней дороги свернуть —
или сгинуть в снегах – все равно!
Все мне чудится беглый мотив
несворотной дороги земной.
И созвездья, на небе застыв,
судьбоносно висят надо мной.
Белый пар отстает, словно дым,
не задевши алмазную высь.
О, как чудно, как весело им,
как они с моей жизнью срослись!
Так беспечно я верить могла,
что не будет ни боли, ни зла,
и дорога моя пролегла
в дальний дом, где достанет тепла.
И скрипели ступени крыльца,
и визжала высокая дверь.
Этой жизни не будет конца,
а другая – бессильна теперь.
Все познавшее сердце!
Молчи, оглянувшись далеко назад.
Я заснула. Я сплю на печи.
И созвездья меня сторожат.
Тихий пар по оврагам залег,
светит месяц, один во миру.
Путь туманен. Колодец далек,
из которого воду беру.
Все, что от роду сердце хранит,
прогуляла, растратила я.
И тяжелая цепь зазвенит,
и ударит о воду бадья.
Темен омут ненужных страстей,
глубока преисподняя мук.
Восплыви из осклизлых сетей,
дальний плеск, неизгаженныи звук!
Посреди искривленных времен
и лукаво-фальшивых словес
не один ли ты есть камертон,
не один ли безгрешный отвес?
Ряд известный кругов соверша,
чистый дар от тебя я приму —
краткий срок, где невольно душа
по подобью звучит твоему.
Как расколется лужа со звоном —
странный звук улетит к небесам.
Долго эхо сквозит по перронам,
по пустым придорожным лесам.
Я на верхнюю полку залезу
и останусь, случайная, здесь.
Будет поезд стучать по железу,
как в окалине, в инее весь.
Из ночной бесприютной стоянки
увозили меня поезда,
отдыхая на том полустанке,
где бессрочное утро всегда.
Здравствуй, утро белей алебастра!
Ты холодным лучом освети
на газоне замерзшие астры
и чужие стальные пути.
Пусть повеет намеком на счастье,
на прошедшие дни и дела,
когда я в самой суетной части
непродуманной жизни жила.
Ведь неведенье нам не помеха,
не от этого нам горевать.
Хуже нету – заученно ехать
и знакомую даль узнавать.
Где ты, город, что призрачно розов,
из набросков прилежной мечты?
Где ты, где ты, ноябрь без морозов,
сохранивший живые цветы!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу